Остальные, как я понял, были его мятежные белые солдаты, которые захватили черную венерианскую королеву и привели ее к своему повелителю. Они выглядели очень раздраженными — скорее всего, потому, что не оставили ее для себя. И я не обвиняю их за это. Вместо земных одежд на Наташе была только прозрачная ткань, которая просвечивалась насквозь лучами солнца, светившего за ее спиной. И, несмотря на это, девушка выглядела очень поземному. Теплый свет подчеркивал контуры ее длинного роскошного тела, и оно было словно темное облако с серебряной каймой по краям. Она стояла гордо запрокинув голову, и темная волна волос падала на одно плечо.

Груззак, одетый в какую-то волосатую звериную шкуру, сидел спиной ко мне, на земле, покрытой другой шкурой. Одна волосатая рука опиралась на такое же волосатое бедро, а между ног у него наклонно лежал сверкающий меч. И уж конечно, работали три камеры. За пределами досягаемости камер толпились люди, державшие оклеенные фольгой отражатели и стрелу для микрофона. Фрэй восседал на журавле, на котором была установлена камера. Примерно пятьдесят актеров заполняли съемочную площадку, изображая зрителей. И если бы я хорошенько сконцентрировался, то и впрямь поверил, что это — настоящее кино.

Груззак поднял меч и легко махнул им в воздухе. Это был сигнал. Наташе надо было постараться, иначе Груззак скажет: «Фу! Отрубить ей голову!» Я не видел сценария и поэтому не представлял, какой на самом деле должен быть диалог. Но ставлю один против пяти, я догадываюсь, что он может сказать.

Ну, она и постаралась.

Наташа начала медленно, но даже в первой части танца не виделось никакой нерешительности и слабости, потом стала все быстрее раскачивать великолепный торс. Ее фигура напоминала восьмерку, потом, когда она стала двигаться быстрее, превратилась в девятку, а потом мне показалось, что там их вообще чуть ли не шестьдесят. Это она двигалась так быстро, хотя на площадке была всего одна.

Да, только женщина в танце может так много сделать, и так много можно узнать о ней самой по тому, как она танцует. И я могу сказать: если бы Наташа танцевала вот так в Пасадине, то в Глендейле разморозились бы все холодильники. Или, скорее, наоборот, в Пасадине никто вот так не станцует.

Когда танец закончился, она встала, прислонившись спиной к скале над Озером Огня, в котором снова пылал огонь, и солнце ярко озаряло ее изумительное тело. Покрывало упало с нее. И я понял, что, когда она начинала танец, на ней было всего два покрывала. Кинокамера сделала наезд и сняла ее крупно, хотя я был уверен, что эти кадры попадут на пол монтажной комнаты или так и останутся в личной библиотеке продюсера. А Наташа все стояла, закинув назад голову и широко раскрыв руки. Ее грудь была вызывающе направлена вперед. На Груззака.

А тот весь подался вперед, опершись на рукоятку меча, словно ища поддержки и как бы готовый произнести неотрепетированную реплику: вместо «Фу, отрубить ей голову!» сказать: «Отрубить ей голову? Фу!» Или что-то в этом духе.

В этот момент я посмотрел на Груззака.

И поэтому не увидел того, что случилось. Я только услышал пронзительный крик.

И это был даже не крик. А скорее громкий, душераздирающий стон.

Сначала я даже не понял, что это была Наташа.

Девушка рухнула с края скалы и исчезла из виду.

Мгновение было тихо, а потом я, как и все кругом, услышали всплеск оттого, что она упала в объятую пламенем воду далеко внизу.

Может быть, так было нужно по сценарию. Может быть. Но я так не думал, иначе она упала бы красиво. А тут девушка просто неуклюже рухнула, повернувшись и неловко прижав локти к телу. Если бы это было запланировано сценарием, то эпизод был бы испорчен. Потому что я собирался именно это сделать. Я бросился вперед, на ходу сдирая с себя куртку, вытащил из кобуры револьвер и швырнул его на брошенную на землю куртку на полпути к обрыву.