- Я видел, как лет пятнадцать тому назад в Могилеве был царь Петр, когда евреи принесли царю живого осетра на полтора пуда. Так Липман одет не хуже царских министров.

- Что, у него такой красивый жупан?

Лейзер усмехнулся.

- Жупан. Ха! У него не жупан, а кафтан с золотыми пуговицами. Если б мне одни пуговицы с его кафтана, я бы, ей-богу, каждую субботу надевал бы чистую рубаху!

- Как пуговицы? √ удивилась Сося-Бася. √ Ты же говоришь, что он еврей?

- Да, Липман- еврей, но он не носит этих застежек, как мы, а пуговицы. И его щеки гладки, как моя ладонь! √ добавил без восторга Лейзер.

Сося-Бася разочарованно плюнула:

- Паскудство он, а не еврей, если так!■.

Впрочем, согласно книге Раковского, дома Леви ходил в ермолке, соблюдал субботу и кашрут и самозабвенно вкушал фаршированную щуку.

Для своей успешной деятельности Липман заручился и покровительством Бирона. Леви был его постоянным кредитором и вел с ним на паях крупные коммерческие дела, а когда тот стал герцогом, стал управлять финансами вверенной Бирону Курляндии.

Очень точно сказал о Бироне А. С. Пушкин в письме к Ивану Лажечникову от 3 ноября 1835 года: ⌠ Он имел несчастие быть немцем: на него свалили весь ужас царствования Анны, которое было в духе его времени и нравах народа. Впрочем, он имел великий ум и великие таланты■. В свою очередь, Липман имел несчастие родиться евреем, чем и вызвал озлобление почвенников, хотя тоже обладал и умом, и талантом. При этом временщика Бирона неизменно рисовали в самых черных красках. Но еще больше досталось гоф-комиссару: трудно отыскать в исторической романистике фигуру более отталкивающую.

Достаточно обратиться к внешности Липмана, какой ее живописует Иван Лажечников в романе ⌠Ледяной дом■ (1835), чтобы читатель мог проникнуться омерзением к этому персонажу: ⌠Вытянутая из плеч голова Липмана, с ее полудиском рыжих волос, разбежавшихся золотыми лучами из-под черного соболя шапки, с раскрытою пастью, с дозорными очами, как бы готовыми схватить и пожрать свою жертву... Глаза его вцепились, как когти дьявола в душу■. У него ⌠бледное вытянутое лицо, взоры, бросавшие от себя фосфорический блеск■, ⌠двигающиеся взад и вперед орангутановы уши■, и он так улыбается ⌠огромными своими губами, что в аде сонм зрителей, конечно, рукоплескал этой художнической архи-дьявольской улыбке■. Нам, однако, почему-то не хочется рукоплескать словеснику, давшему волю своему воспаленному воображению: ведь портрета гоф-комиссара не сохранилось, потому живописать его с натуры автор никак не мог и оказался в плену навязших в зубах юдофобских клише (о трафаретных изображениях евреев в русской словесности XIX века существует обширная литература; среди наиболее ярких работ √ исследования Савелия Дудакова, Габриэлы Сафран, Михаила Вайскопфа).

⌠Интриганом и канальей прекомплектной■, ⌠христопродавцем■ величает Липмана герой повести Василия Авенариуса ⌠Бироновщина■, который ⌠при имени придворного банкира Липмана, бывшего в то же время шпионом, наушником и ближайшим советчиком Бирона, сердито поморщился■. ⌠Графским жидом■, продувной бестией, кровососом, пекущимся только о собственной выгоде и окружившим себя такими же отвратительными ⌠жуликами без роду и племени, алкавшими сребра и злата от России■, предстает Леви в романе-хронике Валентина Пикуля ⌠Слово и дело■ (1971). При этом Бирон, хотя и восторгается финансовым гением еврея, памятует о свойственном тому корыстолюбии. ⌠Подлый фактор, - говорит он Липману, - наверняка знаю, что тебе известны еще статьи доходов, до которых я не добрался! Ну-ка подскажи...■

Однако эти голословные обвинения и оскорбления в адрес нашего героя в прах рассыпаются при обращении к историческому материалу. Примечательно, что отличавшийся юдофобией испанский посол герцог Иаков Франциска Лириа-и-Херика (он считал иудеев ⌠народом грязным и свинским■) в сердцах назвал Липмана ⌠честным евреем■, а такая похвала дорогого стоит! Известно также, что Леви всегда был готов протянуть страждущему руку помощи.