У Урты был огромный запас таких слов!

Сумасшедшим и очень красивым возничим оказалась Улланна!

Их атака предшествовала началу боевых действий со стороны армии Бренна. Как только Улланна отвела своих коней в сторону, наши ряды раздвинулись и на фаланги македонцев ринулись многочисленные колесницы с кричащими седоками, готовыми метать копья. За ними следовали конники. От топота копыт их лошадей содрогалась земля, они колотили по своим щитам, приближаясь к рядам смертоносных копий. Акикорий и Болджос тоже начали атаку. Мы все подняли щиты, защищаясь от потока стрел, внезапно обрушившегося на нас. Илькавара ранило в ногу, правда, наконечник был коротким и оставил лишь царапину. Илькавар же больше думал о спасении своей волынки.

Я позвал Урту. На его лице застыла свирепая гримаса, он был глух и слеп ко всему, что не относилось к бою. Улланну ранило в плечо острым камнем. От удара она вылетела из колесницы и сейчас, скрючившись на земле, срывала траву и терла ею кровоточащую рану. Крови было много. Урта наконец заметил меня и узнал, но Улланна уже вернулась в повозку, неловко развернула возбужденных коней, и они понеслись в бой. Судя по мрачному выражению ее лица, боль была нестерпимой.

И тут я услышал за своей спиной:

— Опять эта чертова птица! Этот ворон.

Оргеторикс смотрел в небо. Вверху я увидел ворона, падающего на нас, но вот он попал в восходящий поток воздуха и повернул, пролетая над бурлящей массой дерущихся. Мы с Илькаваром поднялись повыше. Долины заполнили люди, нетерпеливо ожидающие приказа к атаке, их удерживала на месте только сильная воля троих предводителей этой орды. Вдоль колонн скакали всадники, многие заезжали на холмы, чтобы увидеть, что же происходит впереди. Дул южный ветер. Все ощущали запах этого безумия и слышали звуки, которые на таком расстоянии казались криками хищных птиц, резкие звуки труб подстегивали, удерживали напряжение и ярость на пределе.

В тот день погиб царь Македонии вместе с тысячей своих верных воинов. Остальные разбежались, армия распалась. Тогда мы еще не знали, что заполучили столь ценную голову, но нам привезли ее солдаты, которые остались хоронить погибших и собирать то, что может пригодиться. Они притащили царское вооружение, его голову и кольца прямо вместе с пальцами, включая царскую печатку. Собрали все ценное и с военачальников. Бренн отдал воинам вражеские доспехи и все кольца, кроме царской печатки. Он отправил трофеи в обозы, чтобы их смазали и периодически показывали.

Потери армии Бренна были огромны. Трудно сказать, были бы они меньше, если бы атака не началась столь стремительно сразу за безрассудной вылазкой Урты и Улланны. Одно можно сказать точно: несмотря на скорбь по многим и многим погибшим, кельты ликовали. На всем пути от реки Даан у них постоянно происходили стычки с небольшими отрядами, но эта битва была первым серьезным столкновением с противником, неожиданным, выигранным исключительно благодаря численному превосходству и решимости.

Для многих участвовавших в сражении эта победа означала, что никакая сила не устоит против них. Маскировка больше не соблюдалась: по утрам и вечерам играли трубы, по ночам воины жгли костры, жарили дичь и, конечно, много пели и перешучивались.

Раненых было не меньше, чем погибших, их отправили на север с сопровождением. Погибшие кельты были торжественно похоронены через день после битвы. На краю долины над их телами насыпали пять огромных курганов. А что с ними сделают время и ветер — другой вопрос. Бренн, практичный до мозга костей, верно почувствовал, что необходимо провести погребальный обряд, чтобы облегчить сердца скорбящих.