Превосходные собаки! Надо было взять их с собой.
— А сыновья у тебя есть?
— Зря ты о них напомнил, — недовольно буркнул он. — Настоящие демоны, демоны-двойняшки. Им по пять лет. Нелегко было упросить их наставника, вождя коритани, так долго с ними возиться — Боров и Кукал, его рыцари, меня хорошо понимают. Я не хотел забирать домой этих чудовищ, но он их вернул, как только им исполнилось пять, и дал мне прекрасного черного быка и телку в качестве отступного. Когда вернусь, нужно заняться их воспитанием. Они, наверное, уже довели беднягу Куномагла, их нового воспитателя, до белого каления, если не до безумия. Я надеялся еще на пару спокойных лет. Маленькие злодеи. — Дальше он говорил как бы сам с собой. — Неленивые, неглупые. Но очень вспыльчивые, все их выводит из себя, так говорит их бывший наставник. Когда я умру, с ними будет трудно сладить. Эти двое передерутся от жадности при дележке земли, если я что-нибудь не придумаю.
Он еще пару минут бормотал что-то неразборчивое себе под нос.
Насколько я знаю, сыновья вождей у кельтов всегда отдавались на воспитание до семи лет, а потом возвращались к своим настоящим родителям. Это называлось разлучением, мучительный обычай для большинства, но не для Урты, как я понимаю. Возвращение называлось воссоединением. Это было время, когда дети и их родители узнавали друг друга и сближались, что было достаточно сложно после столь долгой разлуки. Одного из трех возвращающихся домой наследников приносили в жертву болоту еще в юности: его связывали, душили, перерезали горло ножом и бросали на мелководье.
Тем не менее я собирался подружиться с Уртой. Он был мне нужен, и я не хотел с ним ссориться.
— Как я понимаю, прорицатели нагадали, что твою землю ждут беды?
— Да… Они так сказали, когда я открыл им свой сон.
— Тогда это должно быть правдой.
Урта пристально посмотрел на меня, потом на мрачных колдунов.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — шепнул он. — Они ничего не могут сейчас, значит, и тогда не могли. Возможно, все обернется к лучшему.
— Я устал, — заявил я. — У меня есть свои дела.
— Ну конечно, кричащий корабль, ты говорил.
— Да, кричащий корабль.
— Я про него ничего не знаю, но все равно, удачи. Она тебе понадобится, если ты собираешься морозить яйца, чтобы поднять его со дна.
— Спасибо. А через несколько дней, в знак благодарности за твою любезность, я посмотрю, что можно сделать для тебя. Конечно, если ты захочешь.
Урта поскреб свою густую черную бороду, размышляя над моими словами.
— Ты чародей?
Зачем скрывать, решил я. Все равно рано или поздно он узнает: или когда обнаружит, что я собираюсь сам спуститься за кораблем, а не поднимать его, или от Ниив, к чьим достоинствам скрытность не относилась.
— Да, — с улыбкой подтвердил я. — И к тому же лучший.
Он рассмеялся:
— Все так говорят. Ты слишком молод, не старше меня.
Не помню, почему я сказал то, что сказал, почему доверил Урте то, что скрыл от Ниив.
— Я намного старше тебя, но остаюсь вечно молодым. — (Он безразлично смотрел на меня.) — Когда я родился, — рассказывал я, — все твои земли были покрыты лесами, а по побережью бродили дикие животные.
— И давно это было?
— Давно. Сотни лошадиных жизней тому назад.
— Ты чокнутый враль! — помолчав, сказал Урта, хитро улыбаясь. — Но я ничего не имею против. Совсем ничего. Можешь быть вралем или сумасшедшим, если тебе нравится. Но врешь ты здорово, а заняться мне все равно нечем — ночь кругом. Пожалуй, я послушаю парочку твоих историй. — Он огляделся. — В этом богом забытом месте только и остается пить да болтать. |