— Да и ворон тоже, — согласился Оргеторикс. — Болджос расстроен, но тень ведь пала на мое лицо.

Бренн задумался над его словами:

— Да. Болджос испугался. А его непросто запугать.

— Ворон унес его еду. Это и испугало Болджоса. Но вороны часто это делают. Они подбирают отбросы. Этот ворон просто взял объедки, как могла сделать любая птица. Но в нем было еще что-то… что-то, что подняло крылья и закрыло меня от солнца. А может быть, от соколов.

— Тогда это не просто птица. Это призрак.

— Не просто птица, — согласился Оргеторикс. — Возможно, призрак. Но не страшный. Он как бы… защищал. Меня больше волнуют соколы. За нами наблюдают, это точно. За мной всю жизнь следили. Но сейчас, мне кажется, за нами охотятся. Не знаю, за кем они следят, за мной или за тобой. Но даже если у тебя нет сто раз по тысяче воинов, как требовал твой сон, по моим подсчетам у тебя больше четверти этого числа — мы, греки, хорошо считаем, — и я могу затеряться в этой закованной в железо разъяренной толпе.

Бренн ответил:

— Можешь прятаться, если нужно, но не теряй меня из виду и следи за направлением, мы ведь идем в Грецию, будь она проклята. Когда мы доберемся до гор и проходов через них, мне понадобится твой совет.

— За всю свою жизнь не встречал кельта, который бы так доверял греку, как ты доверяешь мне, — заметил молодой человек.

Бренн усмехнулся:

— Ты больше кельт, чем грек. По тебе видно.

— Я родился в Греции. Меня оттуда похитили. И моего брата тоже. Я скучаю по брату. Я «заблудший» из Греции, Бренн. Я предаю ее, показывая тебе туда дорогу. Но все равно Греция у меня в сердце.

— В твоем сердце потерянная земля, — заметил Бренн, насмешливо глядя на молодого. — Возможно, твой отец грек, но, насколько я знаю с твоих слов, твоя мать носила цветное стекло и яркую бронзу, пила баранью кровь и настойки из горьких трав. Она была колдуньей. А значит, не гречанка. Мы оба это знаем. Царь Убийц? Тебе бы больше подошло зваться Царем Призраков. Никто не знает, какой призрак вцепился холодными пальцами в твое сердце. Я обещал тебе с этим помочь, и я помогу. Но сначала ты проведешь меня на юг! Помоги мне туда добраться, там покоится мой отец. Дай его обнять. И не только его, всех моих отцов, матерей, братьев, сестер — украденных смертью, утащенных призраками еще давным-давно, когда, возможно, даже звезды были другими.

Оргеторикс улыбнулся и посмотрел на небо:

— Звезды могут двигаться? Я хочу сказать, не только падать? Если да, вряд ли я это увижу за мою короткую жизнь. Но птицы… посмотри на них… Как они парят!

Соколы вдруг остановились, развернулись и полетели на запад. Оргеторикс наблюдал за ними и заметил одну странность: они вдруг растворились на фоне темных облаков, словно дым, развеянный ветром.

— Я не подведу тебя, мой повелитель Бренн. Честно говоря, всем нужны призраки внутри себя, а мне их не хватает. Если бы я их нашел и удержал в душе, я бы не слушал голос, которым Греция зовет меня домой.

— Ты предашь меня.

— Нет, конечно. Я могу выступить против тебя. Но днем! Не ночью!

— Это честно, — отозвался Бренн и потянулся за своим плащом.

На рассвете лагери были разобраны, и первая из армий двинулась в дальний путь на юг, во главе ехали Бренн и его всадники. В течение двух последующих дней слышались лишь зов рожков, скрип колес и приказы. В три приема берега реки Даан опустели и погрузились в пропахшую дымом тишину.