Подозрительный мужчина, по словам очевидцев, убежал в сторону моста Эрнста Вальца. Вот и все, что нам известно. Время преступления – четверг, 16 мая, около 23 часов. Предполагаемый преступник неряшливо одет, у него длинные волосы и борода. Волосы черного цвета, хотя ночью все кошки серы.

Обер‑прокурор Вернц положил на стол тетрадь в дорогой обложке ручной работы и взглянул на подчиненных с таким видом, словно только что зачитал последний приказ из бункера фюрера.

Бахар Ильдирим, единственная в прокуратуре Гейдельберга сотрудница турецкого происхождения – разбуди ее хоть в три часа ночи, она бы пробормотала свое имя вместе с этим уточнением, – молчала. Как показывал опыт, это лучший способ поставить на место шефа, сбить с него ненужный пафос.

Впрочем, Вернц обращался не к ней одной. Рядом с Ильдирим сидел новый коллега, доктор Франк Момзен, ТОТ САМЫЙ новый коллега. Он появился в прокуратуре первого апреля, а к середине месяца все дела были расставлены в алфавитном порядке впервые после переезда в нынешнее здание. (Переезд состоялся в семидесятые годы, во время нефтяного кризиса.)

– Вообще‑то не наше это дело, однако Момзен в пятницу…

В конце апреля гейдельбергские органы юстиции впервые после долгого перерыва отправились в совместную поездку. (Они посетили художественную галерею в Карлсруэ; Ильдирим, когда ей срочно понадобилось в туалет, по ошибке налетела на перспективное изображение длинного коридора.)

– Добрая воля‑то имелась, но долгое время в нашем коллективе не находилось человека, который взял бы в свои руки организационные вопросы, вот как теперь коллега Момзен…

В газете «Рейн‑Неккар‑цайтунг» каждую неделю стали появляться статьи, рассказывающие о различных отделениях местного ландгерихта – земельного суда: «Семейный суд. Наша цель – правосудие без приговора», «Экономическое отделение. Черные овцы пожирают рабочие места», «Суд по делам молодежи. Убеждать, а не карать».

– С тех пор как Момзен отвечает за связи с общественностью, мы превратились прямо‑таки в поп‑звезд. И делает он это сверхурочно, в свое свободное время…

– Этот прохвост влезет без мыла в любую задницу проворней, чем Мик Джаггер в очередную групповуху. – Эта фраза прозвучала не в стенах Дворца правосудия, а на кухне. Ее пробормотала Ильдирим, когда сидела за столом и курила. После чего добавила: – С бешеной скоростью.

Потом она молча прислушивалась к писку и шуму в левом ухе; они вновь усилились после того, как новенький стал набивать себе цену…

– Фрау Ильдирим… – обратился к ней с улыбкой шеф. При свете настольной лампы поблескивал волосок, росший у него на носу. – Вообще‑то это ваш случай, и вы, разумеется, можете приниматься за работу. Хотя коллега Момзен тоже проявляет к нему большой интерес. Ему не терпится поработать над настоящим, сложным делом…

– Я ничего не имею и против разборок между завсегдатаями злачных мест, – отозвался тот. – Там осечек не бывает, можно штамповать отличные обвинительные заключения… – Он от души рассмеялся. – Вот на прошлой неделе в Хандшуссгейме, в «Гильбертсе», один тип запер в клозете своего дружка, а потом отмолотил его. То‑то он удивится, когда мы вкатим ему помимо злостного хулиганства еще и «незаконное лишение свободы».

Вернц с готовностью заблеял, вторя смеху Момзена.

– Отлично, да, незаконное лишение свободы, почему бы и нет, почему бы и нет, – он с шутливой многозначительностью поднял палец. – Похищение человека!

Уже за одну эту высокомерную интонацию Ильдирим с удовольствием надрала бы этому мальчишке задницу.

– Район называется «Хандшусгейм», с одним «с», а не с двумя.