— Узнать меня?

— Именно, — он помедлил секунду, потом добавил: — Позволило осознать ваше присутствие; осознать энергию извне, которая намеренно ищет их благосклонности, разве вы не видите?

— Господи, Сандерсон!..

Дэвид Биттаси почувствовал, что в незамысловатом разговоре наконец проявились подлинные ощущения, которые он ранее никогда не осмеливался облечь в слова.

— Они как бы входят со мной в контакт? — отважился он сказать, прикрываясь смехом.

— Совершенно верно, — последовал быстрый, выразительный ответ. — Руководствуясь инстинктивным чутьем, они ищут связь с тем, что может принести пользу их существованию, что поддерживает в них лучшее выражение — их жизнь.

— Боже мой! — услышал Дэвид себя со стороны. — Вы облекли мои собственные мысли в слова. Знаете, я чувствую нечто подобное уже многие годы. Как будто, — он оглянулся убедиться, что жены нет в комнате, — как будто деревьям что-то от меня нужно!

— «Слиться» — пожалуй, самое подходящее слово, — медленно произнес Сандерсон. — Они притягивают вас к себе. Понимаете, добрые силы всегда ищут пути к объединению; зло пытается разъединить; вот почему Добро в конце концов должно победить — повсеместно. Собравшись воедино, оно возобладает. Зло склонно к разъединению, разложению, смерти. Крепкая дружба деревьев, их инстинкт держаться вместе — символ жизни. Деревья хороши в массе; поодиночке они, в общем-то, опасны. Взгляните на араукарию или, еще лучше, на остролист. Посмотрите на него, понаблюдайте за ним, постарайтесь понять. Приходилось ли вам когда-нибудь видеть с большей ясностью воплощенный злой умысел? Они злонамеренны. И все-таки тоже прекрасны! Дурному часто присуща странная, неправильная красота…

— Значит, этот кедр…

— Не злой, нет; но чужой. Кедры растут в лесах группами. Беднягу случайно занесло сюда, вот и все.

Они углублялись в эту тему все больше. Сандерсон, ограниченный временем, говорил быстро, выражая мысли очень сжато. Биттаси еле улавливал смысл фраз. Разум путался в собственных, едва определенных, почти беспорядочных мыслях, пока новая реплика художника не заставила его собраться.

— Кедр все равно будет защищать вас, поскольку вы одушевляете его своей любовью. Другие не смогут перейти этот рубеж.

— Защищать меня?! — воскликнул он. — Защищать от их любви?

Сандерсон рассмеялся.

— Мы немного запутались, — сказал он. — Говорим одно, имея в виду другое. Я хотел сказать, понимаете, их любовь к вам, их узнавание вашей личности и присутствия пробуждает мысль склонить вас на свою сторону, переманить в свой мир. В свой стан.

Вихрь мыслей, вызванных словами художника, сбивал с толку. Они носились по сложному лабиринту, чьи стены разом пришли в движение. Причем так быстро, что едва ли половине из них удавалось находить объяснение. Биттаси пытался уследить то за одной, то за другой, но вслед за ними проносилась следующая, перехватывая его внимание, не давая разобраться.

— Но ведь Индия, — произнес он, понизив голос, — так далеко отсюда, от этих английских рощ. И деревья здесь тоже совершенно другие.

Шуршание юбок предупредило их о возвращении миссис Биттаси. Последние слова он добавил на случай, если жена потребует объяснений.

— Деревья всего мира пребывают в общности, — последовал быстрый, странный ответ. — Они всегда обо всем знают.

— Знают?! Значит, вы полагаете…

— Ветры, эти великие быстролетные курьеры! Они издревле наделены правом перемещения по всему миру.