— Она стала такой старой и странной, — сказал Стивен.

Но Алиса, чувствуя в молчаливом недовольстве тети какую-то затаенную тревогу, возразила:

— По-моему, она боится леса. Она никогда не ходит туда с нами.

— Вот почему мы сделали такую непристу… такую толстую и прочную стену, — заключил он, не сумев одолеть длинное слово. — Чтобы ничего, просто ничего, не пролезло. Не пролезет ведь, дядя Дэвид?

И мистер Биттаси, работая без пиджака, в одном крапчатом жилете, пыхтя, помог им установить массивный сук кедра как изгородь.

— Живее, — откликнулся он, — что бы ни случилось, мы должны закончить все до темноты. Далеко в лесу уже поднимается ветер.

И Алиса, подхватив последнюю фразу, эхом повторила ее.

— Стиви, — выкрикнула она, — живее, лентяй! Не слышал, что дядя Дэвид сказал? Ветер придет и утащит нас, если не успеем!

Они трудились как проклятые, и миссис Биттаси со своим вязанием, сидя под глицинией, взобравшейся по южной стене дома, наблюдала за ними, время от времени подавая незначительные советы. Но они оставались без внимания. Большей частью их просто не было слышно, потому что Биттаси с детьми были слишком поглощены работой. Она предупреждала мужа не перегреться, Алису — не порвать платье, а Стивена — не надорвать спину. Ее мысли метались между намерением сходить за гомеопатическим снадобьем, которое было наверху, в шкатулке, и желанием увидеть работу законченной.

Падение кедровых сучьев расшевелило в ней дремлющую тревогу. Ожили воспоминания о визите мистера Сандерсона, потонувшие было в забвении; вспомнилась его странная, одиозная манера говорить, а призраки прошлого, которые, она надеялась, забыты, высунули головы откуда-то из подсознания. Полностью забыть невозможно. Они смотрели на нее и кивали. В них было полно сил — никакого желания скрыться и позволить себя похоронить навечно.

«Смотри, — шептали они, — разве мы не говорили тебе?»

Они с нетерпением ждали удобного момента доказать свое присутствие. И все прежние страдания овладели ею. Волнение, тревога вернулись. Внезапно ее охватила слабость.

Случай с кедром вовсе не был таким уж важным, если бы не отношение мужа. Ничего особенного, что могло бы напугать ее, он не говорил и не делал, но энтузиазм казался просто необъяснимым. Она чувствовала, как это для него важно. Биттаси был так озабочен этим вопросом. Теперь она понимала, что он сознательно скрывал от нее не угасавший все лето интерес. Скрывавшийся до поры в глубине, сейчас он поднялся на поверхность, обнажив иные мысли, желания, надежды. Какие? Куда они вели? Случай с деревом выдал их в самом неприглядном свете, и в такой степени, которую их хозяин вряд ли осознавал.

Пока муж работал с детьми, миссис Биттаси вглядывалась в его серьезное, сосредоточенное лицо, и чем дольше смотрела, тем больше нарастал страх. Ее раздражало, что дети трудятся с таким рвением. Они неосознанно были на его стороне. София боялась того, чему не смогла бы и название дать. А оно выжидало.

Более того, страх был смутным и неопределенным, а после падения кедровых ветвей он подступил ближе. И все эти нездоровые, бесформенные мысли постоянно занимали ум, они постоянно крутились вне зоны досягаемости, вызывая неясное, пугающее недоумение. Их присутствие было таким реальным, они столь цепко держались в мозгу, никогда, однако, не показываясь полностью, и это было особенно отвратительно. И все же миссис Биттаси удалось ухватить одну мысль, и та ясно предстала перед ней. Как ни трудно было облечь ее в слова, смысл заключался в следующем: кедр выполняет в их жизни некую дружескую миссию; у него есть сила защищать дом, и особенно мужа, но после падения веток она ослабла, что сулит беду.

— Почему ты так боишься сильных ветров? — спросил он несколькими днями ранее, после особенно ветреного дня.