Два пса Домнина, Серый и Вуха, лежали на окропленном снегу. Запаха свежей крови не было, и шерсть псов была чуть седоватой от инея, выпадающего под утро. Значит, времени прошло немало...

Держа правую руку так, чтобы равно было и хвататься за меч, и бить кулаком, Алексей пересек двор. Следы были человеческие, остроносых мягких сапог. Подошвы из конской кожи скользили по снегу...

У крыльца, немного в стороне, два следа остались особенно четких, и Алексей подумал, что оставил их, скорее всего, конкордийский всадник: перед каблуком чуть заметно отпечатались оставшиеся на краях подошвы вдавления от мягких ременных стремян. Конечно, и в Подгосподней есть воины, не признающие металла в сбруе, но вряд ли они при этом носят сапоги с подошвой из конской кожи...

В доме Алексей прислушался еще раз. Любой дом – как огромный музыкальный ящик, он не в силах сдержать рвущиеся из него звуки и тем более не в силах их спрятать. И ясно было как белый день, что этот дом пуст, да, пуст и холоден, и почти мертв... но почему‑то почти...

– Домнин! – громко позвал Алексей и буквально увидел, как разносится его голос по коридорам и комнатам, отлетает от стен, прилипает к потолку... – Домнин!!!

Молчание.

– Домнин... И – слабый... что? стон? шорох? зов?

Дом чародея был огромен, куда больше, чем мог показаться при взгляде снаружи. Стены его уходили глубоко в землю, и окна, что казались прорубленными низко, над самой завалинкой, на самом деле располагались под потолком высоких зал. Здесь было много потайных комнат и переходов, и Алексей, проведший здесь в свое время не одну неделю, не был уверен, что знал их все.

– Домнин... – тихо, почти одной мыслью... Вот он, ответ. Под лестницей почти незаметная наклонная дверь. Приоткрыта. Щель. Из щели – далекое дыхание.

Алексей подошел вплотную. Стал слушать. От шума его дыхания слабо проступали в темноте столбы и стены. Так примерно образуется и сразу пропадает туманное пятнышко на зеркале, которое держат перед умирающим или околдованным. Удары сердца были как вспышки слабого фонарика в большой пещере.

– Дом... Слишком ярко! Но в этой вспышке вдруг обозначилась чужая тень!

И сразу темнота и тишина взорвались стремительными движениями тел. Немногие же могли столь долго и тихо ждать в засаде...

Аникит скользнул из ножен стремительно – так, что незаметно даже для опытного глаза. И тем же движением коснулся шеи возникшего из тьмы воина. Алексей отступил на шаг, отпрыгнул – вовремя. Двое еще ждали его, не выдавая себя ничем до последней секунды. Саптахи, люди далеких южных лесов, лучшие разведчики Степи. Умелые убийцы.

Он отступил еще, изучая противника. Один старше, высокий для саптаха и тонкий в кости. Второй совсем молодой, широкоплечий и коротконогий. Кривые мечи у обоих – как продолжения рук. Давно бьются в паре: движутся слаженно, в хитром контроритме. Саптахские доспехи: наплечни и нагрудники, где каждая пластина для вящей беззвучности объята кожей. Они тоже изучали его, но Алексей надеялся, что количество: двое на одного придаст им самоуверенности. Да, так и есть – начали атаку...

Саптах бьется, как кружево плетет. Концом прямого гибкого меча он должен написать слово «Совершенство» прежде, чем упадет оброненный платок. Защита саптаха изумительна. Синеватая сталь струится вокруг него, и противник почти никогда не угадает, в какой миг она коснется его, достигнет незащищенной точки на теле, проскользнет между пластинами панциря или аккуратно, по суставу, отделит кисть, держащую оружие. Почти никогда. Но – только почти.

Медлителен глаз человека. Струящаяся сталь это всего лишь тонкая синеватая отточенная полоска, быстро порхающая, все же остальное – след ее.