— Обожают! Обожают! Это проклятое обожание! — почти в ярости воскликнул Дэниел. — Люди могут обожать богов, но не себе подобных. Себе подобных можно просто любить, и именно это случилось с нами. Мы любим друг друга, Бриджит. Я люблю тебя, а ты любишь меня, что бы ты ни говорила. Я знаю, что это так, и тебе никогда не удастся убедить меня в обратном. Ты можешь отрицать это, сколько твоей душе угодно, но я все равно знаю правду. — Он прижал ее руки к своей груди и притянул ее к себе. — И ты не можешь выйти замуж за Питера, любя меня, — заключил он.

— Могу, Дэниел. И не только могу — я обязана это сделать.

— Обязана? И кто же налагает на тебя такие обязательства?

Она вздохнула.

— Тебе будет трудно это понять, потому что ты не знаешь Питера. По крайней мере, не знаешь его так, как знаю я. Этот человек никогда не был счастлив, Дэниел. Мать с детства портила ему жизнь своей глупой ревностью, а его отец был инвалидом, и Питеру с юных лет пришлось работать, чтобы содержать их обоих. А когда отец умер и Питер остался вдвоем с матерью, стало еще хуже, потому что теперь она вообще не отпускает его от себя ни на шаг. И это еще не все. Он работал долгие годы, чтобы скопить немного денег, — и потерял все свои сбережения, когда Палмеры потерпели крах. С виду он может показаться жизнерадостным, но в глубине души он очень несчастлив, очень раним и неуверен в себе. Он столько всего натерпелся, что теперь боится жизни, боится будущего. Единственное, что у него есть, — это я. Если он потеряет меня, то потеряет все. Я бы никогда себе не простила, если бы бросила Питера. И я сама никогда не смогла бы быть счастливой, зная, что сделала несчастным этого человека. Но дело не только в нем. Еще есть моя мать, мой отец и тетя Кэти, — они тоже будут несчастливы, если я откажусь выйти замуж за Питера. Как видишь, их четверо, а нас всего двое.

Он внимательно посмотрел на нее, пытаясь вникнуть в смысл ее слов. Сейчас она не казалась ему красивой, но он уже замечал, что ее лицо меняется до неузнаваемости в зависимости от настроения. Когда она счастлива, ее можно назвать настоящей красавицей, а когда несчастлива, становится почти дурнушкой… Но никогда прежде он не желал ее так сильно, как в эту минуту. Он понял, что любит ее безмерно…

— Ответь мне на один вопрос, Бриджит, — сказал он, стараясь изо всех сил говорить спокойно. — Я прошу тебя лишь об одном: ответь на мой вопрос, только ответь мне честно. Ты любишь меня, Бриджит? — Он смотрел прямо ей в глаза, не позволяя ей отвести взгляд. — Ответь мне честно, — повторил он.

Она закрыла глаза, не выдержав его взгляда. Когда ее губы дрогнули и из-под сомкнутых век потекли слезы, он крепко обнял ее и прижался губами к ее губам. Она ответила на поцелуй так, что в словах больше не было необходимости, — он бы не смог получить от нее более ясного ответа, чем этот. Он целовал ее глаза, ее щеки, чувствуя на губах соленый вкус ее слез, пока она не застонала и не спрятала лицо на его плече. В ее стоне было безмерное отчаяние, так же, как и в ее рыданиях, которые теперь сотрясали все ее тело.

— Не надо, Бриджит, не плачь. Все будет хорошо, вот увидишь. Оставь это мне, я сам позабочусь обо всем. Я объясню им всем, что мы не можем жить друг без друга. Я сделаю это спокойно, не будет никаких сцен, никаких скандалов. Ты только успокойся и перестань плакать.

Он долго целовал ее волосы, шепча слова любви и утешения. Эти слова были бессвязными, и звук его голоса терялся в ее рыданиях. Но то, что он сказал в конце, было сказано ясно и отчетливо, и она не могла его не слышать.

— Ты теперь моя, Бриджит, и они должны узнать об этом, — сказал он. — Я не позволю тебе жертвовать собой ради них.