Это было уже четвертое по счету подобное преступление за год, случившееся в той местности, прежде, чем кто-то вспомнил, что Тонкауа тратил денег больше, чем зарабатывал.

Фляжка Бена Кауэна была пуста. Он ехал по направлению к Симаррону, надеясь найти какую-нибудь тропку, которая привела бы к реке, где можно было бы пополнить запас воды. Река оставалась последней надеждой, так как к этому времени года в округе пересохли почти все другие источники.

Местность, в которой он оказался, называлась Кросс-Тимберз и чертовски подходила под определение пограничной полосы. Заросли дубовой поросли и суковатых деревьев перемешивались с чащобами дикой груши, перевитой колючими вьющимися растениями. Вдоль небольших редких ручьев, зачастую никуда не впадающих, росли кизил и дикая хурма. Изредка попадались открытые полянки. Но были и места просто непроходимые.

Стелющийся по земле кустарник пускает корни далеко во все стороны, давая все новые и новые побеги, в результате образуется настолько плотный покров, что выдерживает вес человека.

Кросс-Тимберз пересекали тропы, проделанные дикими лошадьми, небольшими стадами бизонов и оленей; они вели от одной скрытой в гуще леса и кустарников лужайки, поросшей травой, к другой.

Была ранняя весна, на ветвях висело еще много прошлогодних пожухлых, коричневого цвета листьев. Только вдоль редких протоков, радуя глаз, пышными гроздьями красовались белые соцветия влаголюбивых кустарников.

Травы встречалось мало, только на лужайках. Под деревьями и кустами землю плотным слоем покрывала опавшая листва, шуршащая при малейшем прикосновении.

Было жарко и тихо. Не очень далеко впереди птица кардинал что-то высматривала с ветки в траве. Бен Кауэн натянул поводья.

Яркое оперение птицы составляло приятный контраст с удручающей монотонностью окружающей местности, но Бен Кауэн остановился не затем, чтобы полюбоваться игрой красок, а потому что насторожился.

Человек, живущий в диких местах, очень скоро приучается уделять внимание той информации, которую ему дают звери и птицы, а эта птица явно высматривала нечто такое, что, вполне возможно, представляло для него опасность.

Последний полицейский из Форт-Смита, забравшийся, преследуя преступника, в Кросс-Тимберз, был найден застреленным в голову; для пущего эффекта уже после того, как он упал, ему проломили череп.

Бен Кауэн ловко выхватил из чехла винчестер и застыл в тревожном ожидании. В воздухе слышалось монотонное жужжание пчел. Смешанный с пылью пот струился по лицу. Бен вслушивался и всматривался, щуря глаза от едких ручейков.

Там, где он остановил лошадь, было чертовски жарко, ему отчаянно хотелось уехать с этого места. Но ситуация складывалась неблагоприятная, так как двигаться можно было только в одном направлении, если не возвращаться, и только вперед — там, дальше, за толщей кустарника вроде бы просматривалась лужайка, во всяком случае, какое-то открытое место.

Вокруг лица назойливо гудела муха, и он непроизвольно поднял руку, чтобы ее отогнать. Внезапно пуля ударила в дерево возле его головы, обдав градом мелких щепок. Мгновенно, хотя и ослепленный ими, он вывалился из седла. Бен поступил так не раздумывая — это была одна из подсознательных реакций, которые вырабатываются у тех, кто привык сражаться и поэтому постоянно настороже. Лошадь его находилась в таком положении, когда возможность быстрого бегства исключалась, но было место, куда можно было выпасть из седла, что он и сделал.

Кауэн ударился о землю, перекатился и застыл. К счастью для себя, не разжал пальцы, сжимающие винчестер. Сейчас положил его перед собой и поспешно стал протирать глаза, в которые попали щепки, ужаснувшись при мысли, что может ослепнуть, когда смертельный враг совсем рядом.

А враг этот должен был быть очень недалеко. Вокруг не просматривалось ни одного места, откуда открывался бы обзор больше чем на тридцать или сорок ярдов, и даже с такого расстояния шанс попасть в цель был невелик: повсюду сплошной массой нависали перепутанные ветви, которые могли исказить траекторию пули.