|
Вон он торгуется за старый халат с лакеем из номера седьмого и словно бы только и думает, как побольше выгадать на этих обносках. Так ли? А может быть, все его мысли сейчас на Холивелл-стрит, где живет одна вероломная красотка, и целый ад клокочет в груди этого бедного еврея! Или возьмем продавца из мясной лавки в Сент-Мартинс-Корт. Вон он стоит, невозмутимо спокойный на вид, перед говяжьей тушей, с утра до захода солнца, и, кажется, от века до века. Да и поздним вечером, когда уже заперты ставни и все кругом притомилось и затихло, он, верно, все стоит тут, безмолвный и неутомимый, и рубит, и рубит, и рубит. Вы вошли в лавку, выбрали кусок мяса на свой вкус и ушли с покупкой; а он все так же невозмутимо продолжает свою Великую Жатву Говядины. И вам кажется, если где-нибудь Страсть должна была отступить, так именно перед этим человеком, таким непоколебимо спокойным. А я в этом сомневаюсь и дорого бы дал, чтобы узнать его историю. Кто знает, не бушует ли огненный вулкан внутри этой мясной горы, такой безмятежной на вид, — кто поручится, что сама эта безмятежность не есть спокойствие отчаяния?
* * * Если читателю непонятно, что заставило мистера Хэйса принять угощение, предложенное капралом, пусть еще раз перечитает высказанное выше соображение, а если он и тогда не поймет, значит, у него котелок плохо варит. Хэйс не мог вынести мысли, что мистеру Буллоку удастся без него повидать мисс Кэтрин, а может быть, и поухаживать за ней; и хотя его присутствие никогда не мешало молодой девушке кокетничать с другими, скорей даже напротив, — самые мученья, которые он при этом испытывал, доставляли ему некую мрачную радость. На сей раз неутешный влюбленный мог вволю наслаждаться своим несчастьем, ибо Кэтрин ни разу не поговорила с ним, даже не взглянула в его сторону; в тот вечер все ее улыбки предназначались красивому молодому незнакомцу, приехавшему на вороном коне. Что до бедного Томми Буллока, его страсти чужды были бурные вспышки; вот и сейчас он удовольствовался тем, что вздыхал и пил пиво. Вздыхал и пил, вздыхал и пил и снова пил, пока не размяк от щедрого угощенья капрала настолько, что не смог отказаться и от гинеи из его кошелька; и, протрезвившись за ночь, проснулся солдатом армии ее величества. Но каковы были страдания мистера Хэйса, когда из угла, где собрался кружок новых капраловых приятелей, он смотрел на капитана, расположившегося на почетном месте, и перехватывал улыбки, расточаемые ему прекрасной Кэтрин; когда та, пробегая мимо с ужином для капитана, указала Хэйсу на медальон, некогда украшавший грудь голландской красавицы из Бриля, и с лукавым взглядом сказала: «Посмотри, Джон, что мне подарил его милость!» И в то время, как у Джона лицо пошло зелеными и лиловыми пятнами от ревности и злобы, мисс Кэтрин засмеялась еще громче и воскликнула: «Иду, милорд!» — торжествующе звонким голоском, который вонзился мистеру Джону Хэйсу в самое сердце, так что у него даже дыхание сперло. На другого поклонника Кэтрин, мистера Томаса, ее проделки не оказывали действия: он и еще двое его друзей к этому времени уже полностью подпали под чары капрала, и слава, доблесть, кружка пива, принц Евгений, боевые награды, еще кружка пива, ее королевское величество, еще кружка пива — все эти образы, навеваемые то Марсом, то Вакхом, проносились в их помутненных мозгах с быстротой поезда железной дороги. Случись тут в «Охотничьем Роге» опытный газетный репортер, он бы мог записать в свою книжку любопытный разговор о любви и о войне — предметы эти обсуждались каждый особо в разных углах харчевни, но происходило это на манер дуэта, в котором обе партии исполняются одновременно, сливаясь в гармонии, подчас весьма причудливой. Так, покуда капитан нашептывал разные галантные пустячки, капрал во весь голос прославлял военные подвиги и, подобно гостю Пенелопы, на столе exiguo pinxit praelia tota mero . Например: Капитан. |
