Андрей Валентинов. КейджАргентина – 3
Испанская фуга
Подражание Паулю Целану.
Глава 1. Ночь и туман
Сын колдуна. — Грузовой причал. — Кажун. — Паранойя. — Бродяга. — Та-та-та! Ту-ту-ту! — Выстрел в висок. — Руди. — «Чума на оба ваши дома! Я пропал». — Утреннее небо.
Ночь — что стекло в белесой дымке фар. Цвета исчезли под холодным светом, и мухой в прибалтийском янтаре авто в ночи завязло. На пределе ревел мотор, и черные деревья летели вдаль, но двигалась дорога, не «мерседес». Стеклянный негатив, навечно утопив в своих глубинах, не отпускал, размазывая в плоскость машину и людей. И верх, и низ исчезли. «Тогу богу», как сказано в Писании. Аминь! Под веками все то же, лишь огонь меняет цвет и подступает ближе. Спасенья нет, пусть не твоя вина, что ты родился сыном колдуна.
Гауптштурмфюрер СС Харальд Пейпер мельком позавидовал сидевшему за рулем Хуппенкотену. Для сына юриста ночь — всего лишь ночь, огонь — электричество, их позднее путешествие — обычное служебное задание. — Скучновато, — чуткий Хуппенкотен отреагировал на взгляд. — Радио, что ли, включить? Протянув руку, щелкнул пластиковым переключателем, повернул, ловя волну. Разбуженный радиоприемник обиженно захрипел, и Харальд Пейпер бросил еще одну монетку в невидимую копилку. Две! Напарник, всего лишь унтерштурмфюрер, из новоиспеченных, обратился, не упомянув звания, словно к другу-приятелю. И разрешения не спросил. Мелочь, но прежде отпрыск адвоката из маленького Опладена такого не позволял, именуя командира даже не по званию — «шефом». Был шеф, да весь вышел, утонул, мухой в янтаре. И чтобы заметить это, не надо быть потомственным колдуном. …Шварцкольм, твердыня сорбов, отчий дом. Потом он станет немцем — но потом. Ему — тринадцать лет, и Катарине-соседке столько же. Первая любовь, внезапная и обреченная, как слишком рано проклюнувшийся мартовский подснежник. В ее глазах — холодный зимний свет. Слова — снежинки. И надежды нет. — Ты очень хороший парень, Гандрий, но нам нельзя видеться. Все вы, Шадовицы, колдуны, с вами знаться — нечистому поклоны класть. Не приходи больше. Тринадцать лет… Он бы не удержался, заплакал, но Катарина внезапно обняла, прижалась щекой к щеке… Весна настанет, и весна пройдет. Промчались годы, но на сердце — лед. Когда выбирали имя для дочки-одуванчика, он постарался, чтобы жена сама предложила уважить богатую, но скупую тетку, Катарину-Елизавету. Не слишком трудно — простой этюд для разведчика-новичка. Гандрий Шадовиц, давно уже ставший Харальдом Пейпером, новичком отнюдь не был. Жена учила Одуванчика французскому, он же, наплевав на конспирацию, родному сорбскому. — Katarina, i neka izache sa tajnim jezikom! Samo za tebe i mene? — Tvoja tajna jezika? — дочь сдвинула светлые бровки. — Hochu da! А совсем недавно он попытался спросить Одуванчика о зеленом свете под веками. Очень осторожно, чтобы не напугать. …Стекло, огонь, машина, зелень, ночь. О Боге он не думал, вспомнил дочь… — Ага, наконец-то! Радиоприемник, отхрипев и отмяукав, разразился веселым русским фокстротом. — Peter Leshhenko, — вставил свое сын юриста. — Славянин, а слушать приятно. Говорят, среди его предков — римляне, так что неудивительно. Интересно, о чем он поет? И снова ни «шефа», ни «гауптштурмфюрера». |
