|
Выпив, он сразу почувствовал, что в коньяке был наркотик. «У меня было чувство, что я - это какой-то чужой человек, »позже вспоминал Гордиевский. Он начал безудержно говорить. Внутренний голос предостерегал его, но самоконтроль был почти утерян. Повернув голову, Гордиевский увидел, что Грушко выходит из комнаты. Голубев и Буданов остались. Посыпались вопросы. Гордиевского расспрашивали о перебежчиках из КГБ, в частности, о завербованном французами агенте по кличке «Фарвелл» (Прощание), работавшем в Управлении Т (научно-технический шпионаж), и которого двумя годами ранее ликвидировали. Затем вопросы стали более конкретными. «Как вы могли позволить дочери читать »Отче Наш«? - неожиданно спросили его. Гордиевский говорил себе: »Меня накачали, и я это знаю. Мне трудно собраться, но они, значит, прослушивали разговоры с матерью и сестрой. Они поставили в квартире подслушивающие устройства. « Потом Гордиевского стали расспрашивать о книгах Солженицына и других, которые лежали у него под кроватью. »Как вы могли везти через границу эту антисоветчину?" Следующая стадия допроса была значительно агрессивнее. Гордиевского прямо обвинили в работе на англичан. Голубев назвал имя английского дипломата и спросил: «Это он вас завербовал, так?» Потом Гордиевского оставили одного. Через некоторое время Голубев вернулся. «Признайся!потребовал он. - Ты что, не помнишь? Ведь ты только что признался. Признайся снова!» Гордиевский почувствовал, что голова его идет кругом, и как будто издалека услышал свой голос, монотонно бубнивший: «Нет, я не признавался. Не признавался. » Больше он ничего не помнит. На следующее утро Гордиевский проснулся с дикой головной болью в одной из спален дачи. Двое из обслуживающего персонала, мужчина и женщина, принесли ему кофе. Гордиевский пил чашку за чашкой, но боль не унималась. Вспоминая события вчерашнего дня, он с ужасом подумал: «Все, конец. Не выкарабкаться. » Однако постепенно к нему вернулась слабая надежда. Около половины десятого утра на дачу приехали Голубев и Буданов с таким видом, как будто вчерашний допрос был просто застольной беседой. Вскоре Голубев уехал, но Буданов остался. Хотя Гордиевский помнил Буданова как одного из самых опасных и коварных сотрудников КГБ, его первые вопросы казались довольно безобидными. Когда-то Буданов, похоже, был в Лондоне. «Где в Англии вы бывали?»спросил он. Гордиевский ответил, что из-за обычных для советских дипломатов ограничений на передвижение за пределами Лондона (а сотрудники КГБ обычно имеют дипломатическую крышу), он в основном бывал на партийных конференциях в Блэкпуле, Брайтоне и Хэрроугейте. «Хэрроугейте?удивился Буданов. - Никогда не слыхал. » Затем тон его переменился. «Вчера вечером вы вели себя вызывающе и самоуверенно, »заявил он. Гордиевский извинился. «Вы говорили нам, что мы воссоздаем атмосферу чисток, охоты на ведьм и шпиономании 1937 года. Это не так. Через некоторое время я (вам это докажу. Скоро придет машина, и вы сможете поехать домой. » Вернувшись домой,, Гордиевский позвонил Грушко. «Простите, я не очень хорошо себя чувствую и не смогу быть сегодня на работе, »начален. Грушко не возражал. «Простите также, если я вчера сказал что-нибудь не так, - продолжил Гордиевский, - но эти двое вели себя довольно странно. » «Напротив, - ответил Грушко. - Очень милые люди. » Фраза прозвучала неуместно и напыщенно, но, как понял Гордиевский, Грушко знал, что их разговор записывался на пленку. |
