— Чего это ты расстонался, как старая бабка? — насмешливо поинтересовался Кащей.

— Тебе этого не понять, — печально ответил я, высчитывая в уме, которую по счету ночь мне предстоит провести без женской ласки. По всему выходило, что терпение у меня кончится очень скоро. Может быть, даже раньше, чем изрядно надоевший мне Зима покинет к всеобщей радости этот грешный мир.

— Я вот чего не могу понять, — сказал вдруг Палыч. Несмотря на выпитое, взгляд у него оставался совершенно трезвым. — Говоришь, есть кому за вас спросить в случае чего? Гм… Вообще, странная вы со Стрижом парочка. Нет, с ним-то, — поморщившись, кивнул он в сторону вдохновенно трубящего, словно боевой слон, Стрижа, — как раз все понятно. Но вот ты… Не похож ты на стрелка, хоть убей. Однако с оружием обращаться умеешь, это заметно; не особо боишься подставить лоб под пулю; соображалка у тебя работает как надо… Откуда ты здесь взялся, браток, а? — Палыч вдруг встал и сделал несколько шагов по направлению ко мне.

Кащей, прекратив ухмыляться, словно по команде переместился мне за спину, не забыв прихватить с собой каминные щипцы. «С чего бы это вдруг», — удивился я, разворачиваясь так, чтобы держать обоих в поле зрения. Переход от мирного обсуждения планов убийства Зимы к попытке открытой агрессии в отношении меня был совершенно неожиданным.

— Эй, ребята, что это с вами? — с искренним недоумением поинтересовался я. — Рыбы, что ли, ядовитой за ужином наелись? Да нет вроде, не было фугу на столе… Но в любом случае, — авторитетно заявил я, делая шаг назад, — вам обоим необходимо сделать промывание желудка и поставить клизмы. Должно помочь, хотя гарантии дать не могу.

— Ты вот что, — замерев в метре от меня и настороженно блестя глазами, сказал Палыч. — Ты нам зубы не заговаривай. И не напрягайся так. — скривился он, — никто тебя пальцем не тронет. Пока. Просто хочу, чтобы ты, Саня-Айболит, тоже знал кое-что. Бывает, гэбисты там, в Москве, сходят с ума и засылают к нам своих людей. Для внедрения или еще для чего — не знаю, только таких «засланцев» мы рано или поздно раскалываем. И после этого одной клизмой дело уже не обходится. Понял, о чем я?

— Как не понять. — усмехнулся я. — Только ты, дружище, не по адресу со своим предупреждением попал. Кто я по жизни и как здесь оказался — об этом ты у Киная спроси, может, он ответит. А не ответит — значит, перетолчешься, — уже раздраженно объяснил я, начиная злиться.

— Ну ладно, коли так, — согласился Палыч, вновь надевая маску безмерно уставшего за день человека, погруженного в свои невеселые мысли, — Я тебя предупредил, а там уж сам думай.

— Договорились, — кивнул я и вышел из гостиной, отметив про себя, что эти резкие переходы от милой беседы к злобному рычанию, предшествующему схватке, делают Палыча опасным типом.

Поди угадай, что у него на уме. Будет вот так сидеть, улыбаться, потягивать коньячок, а потом поставит на стол стакан, перестанет улыбаться и пырнет тебя вилкой вбок, не утруждая себя объяснением причин. «И вообще, — рассудил я, входя в свою комнату, — только полный идиот может принять меня за представителя госбезопасности, внедренного в ряды мафии. Разве может человек с таким добрым, честным выражением лица, как у меня, быть тайным агентом?» Посмотрев в зеркало, я поморщился и решил, что никак не может. Скорее уж на роль оборотня подходит Эдик Кащей. Он, по крайней мере, наркоман, как и железный Феликс, отец славной когорты чекистов, и даже зелье предпочитает такое же. Решив завтра же утром поделиться этой свежей идеей с Палычем, увлеченным охотой на ведьм, я подошел к окну и, подмигнув сдобному рогалику месяца, пожаловался:

— Обижают меня, друг, все, кому не лень.