Сумерки сгущались, медленно переходя в ночь. Мы погнали стадо к тусклой пурпурной полоске горизонта. Животные двигались, механически переставляя ноги, с высунутыми, сухими, пыльными языками и склонившимися вниз головами. Они шли, словно пьяные от смертельной усталости, умирая от жажды, но они все-таки шли.

Всадники обессиленно осели в седлах, стихли пронзительные крики ковбоев и рев скота, но мы все-таки шли на Запад.

Отстала телка, я подъехал и стегнул ее свернутым лассо. Она даже не пошевелилась, только после того, как мышастый куснул ее, пошла дальше, шатаясь и еле переставляя ноги. Дважды я останавливался, чтобы брызнуть воды в открытые рты упавших коров. Обе встали. Многим прибавит сил свежесть ночи, и они будут двигаться вперед.

А затем подул ветерок, принеся с собой запах реки.

Головы вскинулись, стадо пошло быстрее, затем перешло на рысь и вдруг ринулось в безудержном беге к текущей впереди воде. Животные падали, поднимались и продолжали бег.

Я остался один позади скрывшегося стада, и единственным звуком в ночи был стук копыт по твердой, спекшейся земле.

Когда я подъехал к Пекосу, уже высыпали звезды.

Мышастый остановился, ноги его дрожали. Я тяжело спешился и на мгновение прислонился к коню, затем медленно снял седло и уздечку и отпустил мышастого поваляться в пыли — весь уход, который требуют мустанги.

К костру подошел Зебони.

— Стадо напилось. Мы не подпускаем его к воде.

— Хорошо. До рассвета не давайте ему больше пить.

Сидя у костра, я вытащил из седельного чехла «паттерсон» и начал чистить его. Что бы ни случилось, винтовка должна быть в порядке.

— Нужно поставить четырех человек на охрану стада, — сказал я, — и одного — подальше от лагеря в засаде. Это ведь индейская переправа. Команчи пользовались ею задолго до того, как здесь появились белые.

Миссис Старк принесла мне кружку кофе.

— Выпей, — сказала она, — ты заслужил.

Это был настоящий кофе с порцией доброго ирландского виски, он меня взбодрил. Вскоре я закончил чистить винтовку, подошел к фургонам и вытащил из вещевого мешка свои револьверы. Один я пристегнул к поясу, а второй засунул за ремень, спрятав рукоятку под жилеткой.

Когда вернулся к костру, там сидел отец. Он увидел револьвер в кобуре, но промолчал. На меня оглянулся Том Сэнди.

— Никогда не видел, чтобы ты носил револьвер, — сказал он. — Думаешь, сегодня ночью что-нибудь случится?

— Мы устали, Том, — сказал я, — но сегодня ночью спать не придется. Надо подготовить все оружие.

— Сейчас? — Том с удивлением посмотрел на меня. — Ты сошел с ума. Все и так уже с ног валятся. Да ты не можешь…

— Могу! Займись делом! Все оружие должно быть заряжено немедленно.

И ковбои зарядили свои ружья и револьверы.

В половине первого ночи, завернувшись в одеяла и вытянувшись, стараясь расслабить задеревеневшие мышцы, я уснул.

Первое, что я услышал, когда проснулся, было радостное и очень приятное журчание воды. Небо начинало бледнеть. Судя по ковшу Большой Медведицы, — прошло два часа. Я встал и надел шляпу. Все было спокойно.

Я натянул сапоги, застегнул оружейный пояс и подошел к костру.

То, что я принял за деревья и кусты, растущие вдоль берега, на самом деле оказалось предзакатной тенью от высокого берега реки. Единственной растительностью здесь была тонкая полоска камыша в довольно глубокой канаве. Сама река растеклась на сотню футов, но глубина ее не превышала четырех. На другом берегу раскинулась равнина с тонким слоем песчаной плодородной почвы и редкими чахлыми кустиками.