— Тысяча! Барни, ты сошел с ума. Бэнноки никогда не смогут выставить такое войско, даже если к ним присоединятся пайюты.

— Поверь мне, Фрэнк, их очень много.

Пэддок отвернулся. Он не хотел этого слышать и старался побороть чувство вины, которое росло в нем. Майор знал, что сильно рискует, но не желал признаваться в своих сомнениях даже себе. Если он будет сидеть на месте и не двинет солдат сейчас, то все его планы рухнут.

Конечно, он может остаться здесь, и никто не возразит против того, что охранять форт от возможного нападения — самое главное. Но есть и другой вариант — его победа, а затем — броские заголовки газет, перевод в какой-нибудь восточный форт. Вот его цель.

— Меллетту нужна подмога, — упрямо твердил он. — У нас есть шанс разбить краснокожих раз и навсегда. Я должен прийти к нему на помощь в момент их нападения на него. — Он повернулся и посмотрел на Килроуна: — Поедем с нами, если чувствуешь себя достаточно хорошо.

— Я останусь здесь, — спокойно ответил Килроун.

Пэддок бросил на него ледяной взгляд.

— Пусть будет так, — согласился он и спросил с открытой неприязнью: — Ты будешь здесь, когда я вернусь? Или воспользуешься моим отсутствием, чтобы увезти Дениз?

Килроун не сдержал гнева:

— Черт побери, Фрэнк, у Дениз своя голова на плечах! Никому не удастся взять и увезти ее куда-либо! Я уже говорил тебе, что она любит тебя и всегда любила.

Он повернулся и вышел. Холодная, тревожная ночь как бы предупреждала. Килроун стоял и наблюдал за переполохом в форте. Без сомнения, где-то поблизости шнырял какой-нибудь индеец, который тоже не оставил без внимания эти сборы и радовался. Очень скоро он сообщит обо всем своим.

Килроун вполне осознавал, что он здесь чужак, можно сказать перебежчик. Он больше не служил в армии и не имел ничего общего с ней. Но внутри все же билась военная жилка, его волновала память об армейской жизни, запах конюшен, кожи, пороха. Трезво оценивая ситуацию, он следил за сдержанной суетой, охватившей всех, видел свет в окнах и представлял эти скорые прощания, видел женщин, прячущих слезы, и мужчин, скрывающих за показной грубоватостью свои страхи — страхи не за себя, а за свои семьи в случае, если им не суждено вернуться.

Он уже проходил через это не раз: и в лагере у Дейт-Крик, и в форте Рили, и в полудюжине других фортов. И не то чтобы он сам с кем-то расставался… а это и было самым грустным. Вот и сегодня некоторым здесь не с кем прощаться. И он знал, что они чувствовали. Ты уже сидишь в седле, а женщины прижимаются к своим мужьям до последней минуточки, не желая отпускать их. Ты ждешь, глядя прямо перед собой, и осознаешь, что нет человека, который бы волновался, вернешься ты или нет… кроме лейтенанта, ведущего список личного состава.

Да, предстояло тяжелое сражение. Если Пэддок рассчитывал только на быструю и окончательную победу, то он, вероятно, думал, что перед ним будет противник типа Эгана или Буффало Хорна. Но ему предстояла встреча с иным врагом. Эган — миролюбивый индеец, который не стремился к военным столкновениям, а Буффало Хорн думал только о славе командира Джозефа и мечтал победить его.

Кроме того, силы Буффало Хорна оттягивали события в Орегоне, а здесь форту противостоял Таинственный Пес, и надо хорошо знать индейцев, чтобы понять, кто он такой.

Килроун заметил одинокого наездника, отделившегося от конюшни и направлявшегося к нему. Человек сидел в седле не как кавалерист. Всадник остановился, не доехав десятка шагов, и намеренно закурил, чтобы Килроун увидел его длинное, лошадинообразное лицо с обвислыми усами. Ни выправкой, ни совершенно невообразимой одеждой он даже не напоминал военного. Но лошадь под ним была отменная — мустанг с длинными ногами и хорошей статью.