Ганнибал откинулся назад, и вид у него был очень довольный. Я смотрел на него сквозь узкое пространство под моими веками. Он что-то напевал и был явно удовлетворен. Я тоже был удовлетворен. Если все пойдет по нотам, он будет моим, когда я захочу.

— Ты должен оставаться в глубоком сне и слушать только мой голос. Ты можешь говорить. Ты можешь говорить нормально. Ты будешь отвечать на все мои вопросы. Тебе понятно?

— Да. Тебя ждет сюрприз, ублюдок.

— Опиши свои поступки и действия. Расскажи обо всем, что делал сегодня. Назови мне людей, с которыми ты беседовал, расскажи обо всем, что узнал.

Он повторил все это, сел на стул и уставился на меня. Я заговорил тусклым невыразительным голосом, стараясь обездвижить черты лица. Я рассказал ему, как встал с постели, а затем врал, как кавалерист у стойки бара, и он все это слушал. Ко мне пришла радость. Я почувствовал свою силу над Ганнибалом. Я чувствовал, что полностью контролирую его действия. Меня охватило неудержимое желание рассмеяться.

Я подавил смех. Мой голос по-прежнему ничего не выражал, но на ум пришел конец анекдота о торжестве в деревенской церкви. Продолжая говорить, я подавил и этот импульс.

— После обеда мне удалось закончить отчет о людях, замешенных в этом деле. Я сопоставил детали с мотивом, кому выгодна смерть Джея. Подумал о двух завещаниях. Последнее все передавало Энн. То есть подозрения падали на нее, но я знал, что у Джея должна была быть хорошая причина для изменения завещания — возможно, он, наконец, понял, что Глэдис нужны только его деньги; или он узнал, что она неверна ему. Наверное, он подозревал ее в измене, и даже Энн об этом знала. Глэдис намного моложе Джея, и, конечно, она играла свое игру. Возможно, с несколькими мужчинами… включая и тебя.

Ганнибал уже не улыбался. Его длинное лицо окаменело, он медленно облизал губы, прикурил сигарету, а я следил за ним из-под дрожащих век. Я продолжал говорить тусклым и невыразительным голосом.

— Но Энн открылась в новом свете, когда я понял, что человек, который носит на плече невидимого попугая, скорее всего будет признан сумасшедшим. Одного такого факта достаточно, чтобы объявить его недееспособным. И я начал подозревать Глэдис. Я начал подозревать ее еще больше, когда вспомнил просьбу Джея присматривать за Энн, если с ним что-нибудь случится. Он хотел, чтобы Энн получила магазин — Энн, а не Глэдис. И тогда мне пришло в голову, что адвокат — особенно адвокат Джея — должен был все знать. Вот тогда и начал появляться смысл.

Ганнибал внезапно встал, мышцы моего горла сжались, и я подумал, что где-то промахнулся. Но он отвернулся от меня и открыл небольшой чемоданчик, лежавший на полу. Адвокат не обращал на меня никакого внимания, словно я был ручкой стенного шкафа. Он покопался в чемоданчике, и я заметил блестящий шприц. Таким же шприцем орудовал Брюс, но Ганнибал наполнил его жидкостью из небольшого пузырька с коричневой резиновой пробкой, и там был явно не новокаин.

Я понимал, что инъекция задумывалась заранее. Одна часть меня продолжала говорить, но другая часть пытались догадаться, что же он задумал. До этого момента я казался ему неопасным. Теперь я превратился в угрозу. И все же он по-прежнему чувствовал себя в безопасности, полагая, что я в трансе, и получая от меня сведения. Значит, в пузырьке не амитал и никакой другой наркотик. В ум ворвалась догадка, и она мне вообще не понравилась. Я продолжал говорить:

— Когда все это оформилось, я понял, что субботняя вечеринка у Джея стала поворотным пунктом, который поменял все его планы. Убийство за жирный кусок наследства — вполне обычное дело, но именно вечеринка дала Джею повод для перемены завещания.