Бабка проковыляла к другому концу шеренги, а маленькая девочка спрятала лицо в юбках Фралы.

— Придется рискнуть, — сжал челюсти Шив.

— Нет!

— Гуиналь? — Я знала, что барышни здесь нет, но не удержалась и огляделась по сторонам.

— Что? — Райшед и Шив уставились на меня так, словно я потеряла рассудок.

— Ливак, это я.

Я снова услышала голос дворянки, но, судя по растерянным лицам окружающих, я была единственной, кто его слышал.

— Не позволяй Шиву творить никакую магию, — торопливо продолжала барышня. — Олрет его убьет.

— Никаких чар, Шив. Гуиналь говорит, никаких чар. — Я изо всех сил пыталась одновременно слушать ее и говорить. — Узара гадает на нас, а Гуиналь творит свое Высшее Искусство через его чары.

— Как они это делают? — Шив был заинтригован.

— Это не может подождать? — Я бросила на него свирепый взгляд. — Просто запомни, тебе нельзя творить никакую магию без защиты Высшего Искусства, иначе Олрет тебя убьет!

— Мечи убьют нас куда быстрее. — Сорград стоял у двери, Грен рядом с ним. — Сюда идет полкогорты, не меньше.

Топот кованых сапог зловещим эхом раздавался на каменной лестнице.

— Закройте дверь, — приказал Райшед. — Кто-нибудь из вас, заприте ее. — Он махнул мечом в сторону женщин.

Лязгнули засовы, и я сосредоточилась на далеком голосе Гуиналь.

— Я должна поговорить с адептами, которых ты нашла. Присоединись к их шеренге.

Мне ужасно не хотелось это делать, и не только потому, что рука ближайшей ко мне девушки была такой грязной. Но положение становилось безвыходным, и я схватилась за нее.

Комната вокруг потускнела, и я испугалась, что падаю в обморок. А затем вдруг поняла, что оказалась заперта в уголке собственного разума. Моим телом, моим голосом, моими жестами управляла воля Гуиналь. Я могла видеть все своими глазами, но смотреть могла только вперед, словно в подзорную трубу Райшеда. Я старалась успокоить панику, нарастающую внутри меня, пока не осознала, что кричать, протестовать и сражаться с заклинанием просто бесполезно. Я не имела ни голоса, чтобы позвать на помощь, ни силы, чтобы дать сдачи.

— Я Гуиналь Тор Приминаль, служительница Ларазион, присягнувшая учению Острина. — Она заговорила моими губами и протянула мою руку к старухе. — Вы поможете мне во имя всего, что считаете святым?

— Мы поможем. — Голоса всех шестерых эльетиммских адептов эхом раздались в моей голове, когда бабка взяла руку Гуиналь, чтобы завершить смотрящий внутрь круг.

На комнату мгновенно наложились новые образы, мимолетные видения сменяли друг друга: Сатайфер и отвоеванная у пиратов стоянка, Витрансель и оживленная рыночная площадь, Эдисгессет и суровое царство горняков. Каждое место и каждый человек в этих образах были так же постоянны и так же эфемерны, как реальность, которой я больше не чувствовала под ногами, которая мне больше не принадлежала. Что-то застыло вокруг меня, затем Гуиналь разбила это нечто, как разбивают зимний лед, чтобы открыть под ним быстро текущие тайны реки. Никогда не играй на замерзшей реке, предупреждала меня мать, путая красочными рассказами о детях, которых унесло под лед. Те дети утонули, не сумев пробиться к воздуху и свету. Но страх, который я испытывала тогда, был ничто по сравнению с ужасом, парализующим меня сейчас, хотя я ощущала, что женщины Шернасекка, давно лишенные своего источника силы, тянутся к этому эфирному потоку с отчаянной жаждой путников, заблудившихся в безводной пустыне.

Я не хотела ничего из той силы.