|
И это еще не все, Серхио, на самом деле это только начало. Все участники карнавала ушли, а я долго сидел, прижав к себе абажур. Потом я услышал музыку, доносившуюся из большого белого дома, это была мелодия мамбы. В Гаване, да и Майами тоже, мама любила устраивать грандиозные праздники, все собирались, пахло жареным мясом, рисом и фасолью, я видел смеющиеся лица, с хлопком вылетали пробки из бутылок с ромом, и потом каждый раз звучала музыка: ча-ча-ча, румба; это вызвало во мне такую ностальгию, что я вышел из микроавтобуса. Там был громадный дом с огромным садом, усаженным цветами. К дому вела тропинка, окруженная цветниками и кустами, я слышал, как над моей головой щебечут птицы, это был нежный звук, словно посвистывание в ушах. Вокруг стояло невообразимое количество столетних, а то и тысячелетних деревьев, вдали виднелись бескрайние леса и болота.
Видимо, из-за жары и влажности пейзаж был подернут блеклой зеленоватой дымкой. Я вспотел, но мне не было неприятно, у меня создалось впечатление, что я вернулся в родные края, сознание было нечетким, и мне казалось, что там, откуда доносилось эхо мамбы, меня ждет мама. Подойдя поближе, я понял, что это не мама танцует мамбу, а те старики американцы, которые приносили мне абажуры. Я чувствовал, что если они меня обнаружат, то у меня будут неприятности. Поэтому я спрятался в кустах и стал наблюдать их ужасный танец, они так плохо танцевали мамбу, просто отвратительно, до дрожи. Звучала мелодия в исполнении Бенни Морелл, гордости кубинцев, но их танец был тошнотворным. Когда ряд чудовищно страшных стариков расступился, я чуть не вскрикнул. Серхио, Серхио, слышишь? Там была эта японка, сначала я ее не увидел, старики ее заслоняли. Я не мог глазам своим поверить, она танцевала мамбу, как настоящая кубинка, ее плечи двигались мягко, а руки образовали грациозную изогнутую линию, бедра красиво покачивались, ноги ступали уверенно, в нужном ритме, тело передвигалось легко, как ветерок, свободный от земного притяжения. Я невольно заулыбался и сказал: «Да, вот так, немного сгибаешь колени, с задержкой в ритме, поворачиваешься, ноги наперекрест, так, и подпрыгиваешь, как мячик, ты не должна чувствовать тяжести, а должна представить себя подпрыгивающим мячиком, вот так, очень хорошо…» В то время, как я бормотал это про себя, я сначала не обратил на это внимания, но потом моя улыбка испарилась, и другие слова всплыли в голове, и. когда я произнес их вслух, мое тело покрылось гусиной кожей. Да кто же эта девушка? Кто эта девушка? Кто эта девушка? Кто эта девушка? Кто эта девушка? Какое-то воспоминание медленно поднималось от ног к голове, проходя через все мои внутренности, и я немного отошел от того места, где стоял, стараясь убежать. Некая сила во мне противилась тому, чтобы воспоминание всплыло на поверхность, оно уже почти проявилось, почти, и если оно осталось до сих пор запрятанным где-то, значит, это не так важно для меня. Но разве оно не из той же оперы, что разговор женщин в патио, подслушанный Пюигом? Серхио, разве это не что-то подобное, не надежда на воскресение?» — Это наша последняя остановка, — сказала Елена. Солнце садилось над Флоридой. Елена ввела мне в вену иглу. — Через четыре часа мы будем в Майами! Ее зовут не Елена. Настоящая Елена всплыла в моей памяти совершенно четко, после того как я отполировал свои воспоминания. Эта японка — не Елена. У них, однако, есть нечто общее: обе хорошо танцуют. — Пойду куплю воды и бананов. Если захочешь попить, можешь взять маленькую бутылку из моей сумки. — Да, я знаю, ты мне это уже говорила. Я повторяю вопрос, как заклинание: кто эта девушка? — Никуда не уходи отсюда! Куда, интересно, я могу уйти, я же под капельницей. Девушка, как обычно, улыбнулась мне и пошла к магазину. |
