|
— А этот мальчик, Эйлвин, только помог тебе держать веревки? — Да, брат Себастьян. — Мне рассказали, что ты научил его пользоваться воротом, что позволило управлять змеем без особых усилий. — Вы очень хорошо информированы. — И тебе захотелось полетать? Это был по-настоящему опасный вопрос. Кирон прекрасно понял всю его подоплеку. — Небосвод в самом деле прекрасен, — осторожно ответил он. — Я восхищаюсь им как художник. Особенно едва уловимыми переменами, которые в нем происходят... К еще большей славе Лудда. Брат Себастьян перекрестился. — К еще большей славе Лудда, — автоматически повторил он. Выдержав почтительную паузу, брат добавил: — Так ты все-таки хотел полететь? Нога ныла нестерпимо, пот выступил на лбу, и Кирон не мог поручиться, что выдержит настойчивость проклятого монаха. — Я восхищаюсь свободным полетом птицы, но не мечтаю отрастить перья. Я человек, брат Себастьян, и принимаю все свободы и ограничения человека. — Но, Кирон, брат мой, скажи, хотел ли ты полетать? — Брат Себастьян, я не хочу быть птицей. Монах тяжело вздохнул. Выглядел он неважно. — Ты настойчиво избегаешь прямых ответов. — Простите меня. Я полагал, что мои ответы правдивы и точны. Но проклятая нога так болит, что я, очевидно, плохо соображаю. — Может быть, и так. Я доложу Святому Ордену о нашей беседе, Кирон. Пусть более компетентные люди вынесут свое решение. — Хорошо, брат Себастьян, — пробормотал Кирон, не видя на самом деле в этом ничего хорошего. — Наверное, моя детская шалость оказалась несвоевременной. — Змеи и вправду игрушки для детей, Кирон. Ты об этом не забывай. А ты почти мужчина. — Я запомню. — Я уйду молиться за тебя. У тебя большое будущее. Мастер Хобарт говорил мне, что ты талантлив. Не навреди себе, Кирон. Хороших художников не так много. А зло постоянно подстерегает нас. — Я запомню ваши слова, брат Себастьян, и буду размышлять над их мудростью. — Да пребудет с тобой Лудд, брат мой. — И с вами тоже. — Что ж, тогда прощай. Не успела за ним закрыться дверь, как в комнату влетела Элике. — Как ты поговорил с братом Себастьяном? — Он дурак. — Любимый мой, это всем известно. Но остался ли он доволен? — Не знаю. — Как не знаешь? Ты должен был почувствовать! — Видимо, я тоже дурак, — раздраженно ответил Кирон. — Кроме того, невыносимо крутит ногу... — Он улыбнулся и добавил: — К тому же сегодня прекрасный день, и мне очень хочется погулять с тобой по лесу. — Может, хоть это научит тебя не гулять по воздуху, когда у нас так мало времени. — Элике поежилась. — Ты мог разбиться насмерть. Пообещай, что будешь впредь осторожнее! Кирон взглянул на свою ногу. — Сейчас мне только и остается, что быть осторожным. — Не только сейчас, как ты прекрасно понимаешь, но и впредь. — Я буду осторожным до тех пор, пока тебя не уложат в постель Тальбота, — искренне пообещал Кирон. — А потом я сделаю такого змея, который поднимет меня высоко над замком твоего отца. И я с него спрыгну и разобьюсь вдребезги на его глазах. Лицо Элике исказила гримаса. — Я желаю Тальботу смерти. Правда. И еще я хочу, чтобы чума унесла эту дурнушку Петрину с ее крестьянской грудью и задом, как у коровы. Прости меня, Лудд, но я молюсь об этом. — У Петрины зад не как у коровы. — Как у коровы! Я ее хорошо разглядела! Кирон расхохотался. — Значит, ты изучала ее, Зеленоглазка? — Я тебя ненавижу! Как я тебя ненавижу! — А я хочу нарисовать тебя в ярости, во власти огня твоих чувств. |
