— Черти! — обрадовались, что глазами ворочает. Не жалеют лапищ.

— Это ты верно говоришь. Глаза у нее мистические. Только, не скажи, и играет, она хорошо.

— Та-лант-ли-вая? — странно блестя загоревшимися глазами, протянула Кис-Кис.

— Талантливая! — без запинки ответил Горский, стойко выдерживая ее взгляд.

— Лучше меня?

— Я уже сказал: каждая в своем роде.

— Ну, Максимка, берегись! — И она с силой рванула воздушную оборку платья.

— Начинаем! — раздалось со сцены вслед за дребезжащим звонком.

— Ладно, подождешь! — сердито проворчала Кис-Кис, стискивая бока своими миниатюрными ручками, чтобы дать возможность вспотевшей и измученной Даше зашнуровать узко-налаженный лиф.

Горский, сидя верхом на стуле, курил и смотрел на нее.

Кис-Кис ему очень нравилась. В ней было что-то донельзя раздражающее и задорное, что не могло наскучить ему, несмотря на долгие месяцы их связи. И потом, она была красива, способна и ловка. Эти три вещи были, по его мнению, необходимыми для актрисы. Злость Киски ему не особенно досаждала. И влюблена-же она была в него, как кошка! Это обстоятельство, правда, было немного обременительно, но ловкость и умение устраиваться искупали все. К тому же его не тянуло к прочим женщинам. Провинциальные дамы были мало интересны и щепетильны, а актрисы — свой брат. К тому же Киска считалась самой «шикарной» между ними и выцарапала бы ему глаза за измену.

До сегодняшнего дня, впрочем, он не ощущал особенного неудобства от связи с Киской… Но сегодня…

Когда он увидел эту новую дебютантку, с ее черными звездами, вместо глаз, и бархатно-страстным голосом, врывающимся в самую душу, он невольно сравнивал ее с Киской и не в пользу последней.

На репетициях новая актриса «не играла». Многие из труппы, вслушиваясь в ее монотонную читку и глядя на бледное и не очень красивое лицо, решили на скорую руку, что она «бездарность».

Но когда она появилась в первом акте пресловутой Зандой, заигранной всеми провинциальными героинями, эффектная в красном облаке тюля, с чисто цыганскими глазами, Горский понял, что она и красавица и талант на диво.

Понял это и режиссер, и антрепренер Илья Исаевич Петров, купец-рыбник, баловавшийся «своим дельцем шутки ради». Поняла и провинциальная публика, проводившая новую актрису дружными аплодисментами.

II

Декорации для второго акта были уже поставлены. Придерживая обеими руками трен белого платья, изящнее и миниатюрнее, чем когда-либо, Кис-Кис пробиралась на место.

— Дочурка! — задел ее первый комик, игравший по пьесе ее отца.

— Отвяжись, — отрезала она, проходя дальше.

— За что, мамочка, видит Бог — невинен.

От комика несло водкой и он едва ворочал языком.

Дебютантка, высокая, немного полная девушка, прекрасно нагримированная, с темными, немного мрачными глазами, была еще очень молода, несмотря на некоторую громоздкость фигуры.

Она заметно волновалась.

Горский говорил ей что-то, стоя рядом у кулисы.

Кис-Кис похолодела. «Начинается!» — мелькнула в ее головке, но овладев собой, она подошла к дебютантке и спросила ее с любезной улыбкой:

— Что, боитесь?

— Ужасно! — чистосердечно созналась она, доверчиво и ясно улыбнувшись подошедшей.

— Елена Александровна, приготовьтесь, — шепнул ей помощник.

Кис-Кис обдернула привычным жестом юбку, тронула прическу, перекрестилась и ступила на сцену.

Публика любила Танину за хорошенькое личико, за подкупающую веселость, за милое щебетанье веселых и трогательно грустных ролей.