— Ах, вы милый! — подпрыгнула она и сочно чмокнула его в самые губы.

— Раз! — засмеялся остановившийся на пороге Горский.

— Мамочка, нельзя. Отвернись, сахарный. Ведь случай-то такой! Ради случая можно.

— Да вы не беспокойтесь, Илья Исаевич, он не ревнует, — не совсем искренне засмеялась Танина.

— Ну-у?

— В примадонну врезался! Ей-Богу…

— Ну, это уж не годится — обижать Кисоньку, — нежно протянул председатель и шокированный и задетый в одно и то же время пикантной разнузданностью Кис-Кис.

— И не обидит, Вадим Павлович… Не заплачу: другие найдутся… «Новый поклонник его мне заменит, горе ему же, мне что ж за беда!» — лихо пропела Киска, играя разгоревшимися глазами.

— Браво! Браво! — вторили мужчины, окружившие эту маленькую, соблазнительную в своем задоре женщину.

Но Горский ничего не замечал, казалось…

Раздался 1-ый звонок. Он прошел в уборную Ратмировой…

— Ольга Павловна, можно?

— Входите.

Она сидела у зеркала, тоже готовая к выходу с ролью в руках.

Он окинул ее опытным взглядом и тотчас же понял, что такая, как она, чистая и хорошая, для роли не годится.

— Что, не то? — угадав его мысль, спросила она тревожно.

— Не то, голубушка. Перцу в вас нет, — сознался он чистосердечно.

— Чего?

— Перцу!

Он засмеялась.

— Это как у Таниной?

— Как у Таниной.

— И непоправимо?

— Вы не рассердитесь, если я предложу вам выпить для храбрости и удали.

— Нет, не рассержусь. И вы думаете, это поможет?

— Попробуем.

Он крикнул проходившего бутафора, приказав ему принести в уборную бутылку шампанского.

Первый же бокал ударил ей в голову. Она не привыкла пить.

— Противно? — засмеялся он, видя, как забавно морщит она свой тонкий носик.

— Нет, ничего… Только вся роль из головы выскочила.

— Это только до выхода. На сцене заговорите. И что у вас за скверная привычка, барышня, зубрить роли в зубрежку? — сказал он и взял ее за руку.

— Что поделаешь, — школа! — как то виновато улыбнулась она и руки не отдернула против обыкновения.

Они помолчали.

В уборную заглянули две маленькие актрисы на «выходные» роли, хихикнули и скрылись.

И вдруг весь страх Ольги прошел и заменился каким-то необузданным весельем. В голове шумело. Горский — такой красивый с темной, замечательно шедшей к нему «наклейкой» и в светлом паре — ей ужасно нравился сегодня. И потом он так откровенно любовался ею.

Его горячий взгляд, обнимающий ее фигуру и смущал, и радовал ее.

— Какой вы интересный, — созналась она, краснея.

— Грим удачен, — постарался бросить он возможно равнодушнее, но голос его дрогнул.

— Как странно, — говорила она после второго бокала, заставившего ярко заискриться ее темные глаза: — вы Макс в жизни и Макс на сцене. Это ужасно удобно.

— Для кого удобно?

— Для партнерш. Для Елены Александровны… для меня…

— Для Елены, может быть… но не для вас… Что я вам…

И он сильнее сжал ее руку.

— Послушайте… — слабо сопротивлялась она, — я хочу еще, — и потянулась к бутылке.

— Нет, довольно… А то у вас кафешантанная звездочка вместо Лидии выйдет, — засмеялся он, удерживая ее руку и вдруг неожиданно притянул ее к себе и быстро впился в ее полуоткрытый влажный рот.