«Правда» обмана здесь указывает на некую априорную и неизменную по отношению к актуальному опыту реальность, которая в зависимости от условностей культуры и личных предпочтений мыслителей может получать очень разные определения:, начиная с «литургической смыслонаправленности действия» Э. Левинаса и кончая «абсолютным воображением» К. Юнга.
В свете такого рода виртуальной глубины Пути как «вечного начинания» раскрывается временное измерение «обмана», которое предстаёт неисчислимым разрывом между символической матрицей практики и внешними формами. «Показывай формы противнику, а сам пребывай в бесформенном», — гласит максима Сунь-цзы. Эти слова лишний раз напоминают о том, что в китайской стратегии видимые, пространственные метаморфозы диспозиции войска очерчивают символическое пространство событийности, которое лишено протяжённости и являет собой, можно сказать, чистую длительность или «протекающую вечность» — символическую дистанцию между «семенем» и «плодом» событий. Именно такую природу имеет знаменитый китайский идеал духовного достижения гунфу, который означает, собственно, «свободное время», «время неделания». Гунфу — это действие, «адекватное времени в целом», отсутствие и покой, знаменующие творческое изобилие жизни, предельная наполненность вселенской пустоты. Как сама реальность Пути, оно может быть мыслимо лишь как (ра)схождение противоположностей, парадоксальное не-единство разрыва и преемственности, всеобщности и единичности.
Теперь мы можем перейти к рассмотрению такой самобытной и технически важной в китайской стратегии оппозиции, как оппозиция между «потенциалом обстановки», «стратегическим преимуществом» (ши) и решающим «ударом» (цзе, цзи). Как уже говорилось, этот «потенциал обстановки» воплощает силу бытийственного (само)превращения. Теперь мы можем добавить, что он не является силой чисто стихийной потому, что наращивается описанным выше круговоротом взаимопорождающих «форм» военных действий. Именно поэтому им можно «овладеть», хотя он недоступен для инструментального использования. Пожалуй, здесь будет уместно провести аналогию с ролью эмоции в нашей жизни: мы не можем ни произвольно сотворить чувство, ни даже прогнать его, но, отдаваясь чувству, мы способны достичь необыкновенной ясности и силы духа; одним словом, мы можем соработничать с чувством. «Разумный полководец» умеет вникать в потенциал обстановки и способствовать его усилению, но этот потенциал никогда не совпадает с поверхностными, явленными тенденциями. По сути, речь идёт всё о той же символической матрице культурной практики — реальности неформализуемой, связывающей воедино субъективное и объективное, сознательное и бессознательное, свободу и нормативность действия. Перед нами ещё один аспект «умного неделания» — бесконечной действенности, которая актуализируется только в потоке событий.
Будучи динамической реальностью, потенциал имеет точку приложения силы, чем и обусловлена его важность для стратегической теории. Вот здесь мы сталкиваемся, быть может, с самой загадочным тезисом китайской военной науки: накопленный потенциал «разряжается» одним молниеносным и сокрушительным для противника ударом, обозначавшимся словом «импульс» (цзи). Речь идёт, по существу, о мгновенной актуализации потенциала. Вот как разъясняется это понятие в упомянутой выше книге Цзе Сюаня: «Точка, к которой прилагается потенциал, — это импульс. Точка превращения во всяком событии — это импульс. Точка связанности вещей — это импульс. Своевременное действие — это импульс. То, что свершается перед глазами, — это импульс. А то, что происходит, когда отводишь глаза, не может быть импульсом. Когда успеваешь воспользоваться случаем, — обладаешь импульсом, а когда не можешь так поступить, — теряешь импульс. |