— Не хотелось бы его одного оставлять, — тихо сказал папа.

— Да ничего, — успокоил нас дядя Коля. — Я думаю, у нас денек-другой спокойный еще есть. Запрется на все замки, Ингара с собой в дом возьмет. Ничего.

— Ну, хорошо, — сказала мама, обеспокоенно трогая его лоб. — Выпей молока и ложись.

Дядя Коля вывел из загона лошадей и все приговаривал, вздыхая, по дороге в лес:

— Эх, мне бы тракторишко веселый. Хотя бы один. Да единственный грузовичок на круглых колесах, да две единственные косилочки. Эх! — и махал рукой.

Вернулись мы не скоро. Правда, деревья уже были свалены, но их нужно было очистить от сучьев, распилить, обвязать тросом, и мы провозились довольно долго, пока сделали первый рейс.

Алешки дома не было, и мы сначала забеспокоились, но папа кивнул в сторону пруда — там над кустами деловито торчала Лешкина удочка и маячила мамина плавучая «соломка».

— Выздоровел, — улыбнулся дядя Коля. — Хитрец. — И мы снова отправились в лес, и снова задержались, потому что застряли в канаве, пришлось выпрягать лошадей и выкатывать бревна вручную на ровное место.

Когда мы вернулись, Алешкина удочка все еще торчала над прудом.

— Ну, вот, — сказал дядя Коля, после того как мы откатили бревна на место и отдышались. — Завтра ошкурим, и можно их ставить.

Мы вымыли руки и умылись, и папа свистнул Алешке, чтобы шел ужинать…

Но тут вдруг к воротам подлетел знакомый ржавый «жигуленок». Он резко, с визгом развернулся к нам боком, истошно завопил писклявым сигналом — и из распахнувшейся дверцы вылетел какой-то небольшой предмет, перелетел через забор и упал посреди двора как раз между нами.

— Ложись! — рявкнул дядя Коля и свалил меня с ног. А папа толкнул маму.

И мы все уткнулись носами в землю и ждали взрыва. Лежали долго, не шевелясь, уже давно умчалась, хлопнув дверцей, машина, уже отлаялся Ингар и уснул в будке, уже потянуло из кухни пригоравшей без присмотра картошкой, уже куры собрались возле сарая, чтобы идти спать, а мы все лежали…

Наконец, мне села на шею оса и стала ползать по ней, примеряясь, куда бы ловчее меня тяпнуть. Я не выдержал, вскочил и присмотрелся. Это была не граната. Это была магнитофонная кассета.

— Вставайте-ка, — сказал я, отряхивая от пыли живот и коленки. — Не взорвется… Разлеглись…

Но дядя Коля, когда ее увидел, испугался еще больше. Он схватил кассету и бросился в дом, где на террасе у него стоял магнитофон. Мы — следом за ним. Он воткнул кассету в магнитофон, щелкнул клавишей…

Сначала послышалась какая-то музыка, потом тишина и какие-то неясные звуки, вроде шума деревьев и птичьего щебета, а потом — чужой незнакомый голос, жестокий, упрямый, немного насмешливый:

— Слушайте, козлы! Вас предупреждали по-хорошему. Три раза. Больше предупреждений не будет. Ваш малец у нас, в надежном месте. Сейчас он это подтвердит. Если завтра утром не отстегнете наличными десять лимонов, мы для начала пришлем вам его уши в конверте…

Яростный голос Алешки: «Самые прекрасные уши в мире! Нечто восхитительное из Парижа!»

Чужой голос: «Если денег не будет и к вечеру, вы получите его нос в спичечном коробке…»

Голос Алешки: «И ваше белье станет не только чистым, но и безупречно вкусным…»

Чужой голос: «Заткнись! А если денег не будет второго числа до двенадцати дня и если вы надумаете стукнуть ментам, тогда…»

Голос Алешки: «Тогда делайте, что вам нравится вместе с шоколадом «Виспа» и порошком «Ариэль»…»

Чужой голос: «С вами все в порядке, господа?» — и многослойный, трехголосый, глупейший мат.