Одна серебристая, другая черная. Выглядывали – и снова прятались за камни. Не решались вылезти на открытый уступ, далеко выступающий из стены, словно трамплин.
Второй мужичок был поменьше ростом, сухонький. В джинсах, в голубой рубашке и в синей бейсболке, напяленной задом наперед. Над козырьком ядовито‑желтая надпись: «Wintel sux».
Этот топтался на правом крыле гарпии. Дуло своей винтовки он вбил гарпии в рот, чтобы не мотала головой. Склонился к ней, почти дыша в лицо.
– Где камни, сукина кошка?
Говорил он мягко, почти нежно. Язык у него заплетался, он явно перебрал с горячительным в реале. И даже со спины, не видя лица, одного этого голоса достаточно, чтобы понять: он улыбается.
И от этой улыбки, которой не видно, лишь слышно в голосе, – по хребту прошлись мурашки. Вот кого надо сажать в эту игру в шкуру монстров…
Леха переполз через гребень, приподнялся и тихонько засеменил вниз. Забирая вправо, к пустыне. Чтобы потом зайти на них со спины… Медленно, заставляя себя сдерживаться. В прохладном рассветном воздухе звуки словно становились громче, растекались далеко‑далеко, не желая затихать. Надо очень осторожно, очень тихо…
– Будем карту чертить, синичка драная? – снова спросил мужик. Голосом мягким до приторности, до отвращения, до тошноты.
– Да чего ты с ней нянчишься, Куч! – пробасил мужик в каске. – Вот так ее… Н‑на!
Он с разворота пнул гарпию под ребра. Хрупкое тельце дернуло от удара, аж приподняло над землей, но не перевернуло. Крылья, прижатые к песку сапогами, держали гарпию, как распятие.
– Ур‑род! – рявкнул напарник, мигом растеряв всю мягкость. – Убьешь ведь, мудак! Ты…
Он выдернул ствол карабина изо рта гарпии, вскинул верх и выстрелил по скалам – в серебристую гарпию, выскочившую из‑за камней на карниз.
Пуля вышибла искры далеко над гарпией, но она тут же нырнула обратно за камни. Черноволосая подружка тоже спрятала голову.
– За теми следи лучше, а не рот свой разевай! – рявкнул Куч. – Придурок, мать твою шпалой…
– Ладно, Куч, ладно… – пробормотал мужик в каске, снова разворачиваясь к скалам. – Не заводись, славный конюший его высочества Суксизма…
– На скалы смотри!
– Да смотрю я, смотрю… Только не добьешься ты от этой сучки ни хрена…
– Посмотрим! Есть у меня один свеженький рецепт…
– Который уже по счету, о мудрейший конюший? – хмыкнул напарник.
Куч не ответил. Он снова вбил ствол винтовки в рот гарпии, присел на корточки. Склонился над ней, почти уткнувшись лоб в лоб.
– Нравится быть плохой девочкой, синичка моя? – нежно позвал он хрипящую гарпию, заглядывая ей в глаза. – Никак не можешь без того, чтобы папочка сделал тебе больно? Ну как хочешь, солнышко. Давай поиграем…
Левой рукой он перехватил ружье, взял его за ствол, как копье. А правую опустил к гарпии. Погладил ее по щеке, скользнул пальцами по шее, ниже. На миг сжал грудь, потом скользнул пальцами к ребрам, туда, где начинались перья, – и дернул. Вырвал первое перо с пухом и клочьями кожи.
Гарпия взвыла, вся выгнувшись от боли. Рванулась, вырываясь, но переломанные крылья не могли скинуть двух мужиков.
Ниже колен ее ноги были как птичьи: большие жилистые пальцы с широкими длинными когтями. И если бы она смогла лягнуться… но ударить когтями она не могла. Обе ноги прострелены в коленях. Бедра двигались, но лодыжки лишь безвольно болтались.
И стон, невнятный нескончаемый стон через разбитые губы, через глубоко вошедший в рот ствол винтовки…
Леха мягко переставлял ноги, взбираясь на дюну. |