Багровые раны, лиловый отлив. Голова всегда может убедить себя в собственной силе. Великие идеи! У женщины они лишь пустотело пузырятся. А часто напоминают едва завязавшиеся плоды. Ни проблеска великих деяний. Скопище телесных недугов. Первородная мерзость! Здесь, как и в Германии, женщина крайне опасна. Пакостная каверза природы.
Клара. Нужна музыкальная идея, Роберт, а не поэтическая. Музыка! Выгодная творческая кооперация с роялем или со скрипкой. За дело! Пора бы уж тебе в корне изменить твои материальные обстоятельства.
Роберт (вполне осмысленно вырывая у санитара ложку и принимаясь более или менее аккуратно самостоятельно есть). Ни одна из меломанок, напиравших на меня своими зудящими от восторга телами, не могла надолго увлечь меня. Кроме того, их письма кишели стилистическими и грамматическими ошибками. Они всегда оказывались не теми, за кого я их, видимо, принимал.
Клара (порывается поцеловать его, но он отворачивается). Договаривай, Роберт, вспомни ангелочка! Комманданте хочет еще раз услышать это.
Комманданте. Ничего подобного. Ничуть. Единственное, что я хочу слышать, это – милый сердцу рев авиамоторов (издает стон, Мария что то проделывает под столом).
Роберт. Мое темя! Мой родничок! О, подлая природа! Опять она терзает мою голову. А тем временем ангелы раздувают паруса искусства.
Комманданте (обращается к Аэли. Издав короткий стон, он как то меняет положение головы ребенка). Прежде мы приглашали сюда прекраснейших дам из высшего общества, чтобы они надкусывали фрукты. Затем надкушенный плод за большие деньги продавался на аукционе в пользу сиротских домов и Красного Креста. Мужские губы расширяли маленькую ранку на яблоке. Немалые деньги платили и за то, чтобы утолить жажду, испив из пригоршней прекрасных женщин. А какие суммы выкладывались за удовольствие вытереть дамские ручки о чью нибудь светловолосую бороду. Однажды я получил из рук графини Луколи – не помню уж, сколько это стоило – гаванскую сигару, которую она предварительно согревала у себя подмышкой.
Клара (ужасаясь). Фу! Какая гадость! (Аэли заходится воркующим смешком, Луизе приходит в голову вытереть руки о Комманданте, но тот дает ей затрещину. Карлотта опять танцует.) Куда вы дели мою дочь?
Комманданте. Да, куда же это я дел Марию? В самом деле, куда? Ты не знаешь, Аэли?
Аэли. Понятия не имею.
(Другие женщины, перебивая и заглушая друг друга.)
Правда, куда? Где она? Вот незадача!
Комманданте. (Кларе). Интересно, что вы делаете в своей постели, одна одинешенька и раскинув ноги! Я жду ваших сладких поцелуев, ведь вы говорили мне, что предпочитаете, чтобы вас целовали в подмышки и во все такое прочее.
Клара. Самка кличет детеныша: Мария! Мария! (Кричит.)
(Мария под столом задыхается в складках одежды и драпировки.)
Мария. Я здесь, мама.
(С воплем ярости Клара бросается под стол и вытягивает за ноги слегка помятую дочку, при этом видны ее трусики, что приводит в восторг Комманданте.)
Клара (с пафосом). Так оплатите же… симфонию! Отдайте… дань… мелодии!
Комманданте (Кларе). Да ведь ваш Роберт ни на что уже не способен из за коллапса чувств! А если бы что и сотворил, то ему бы следовало бежать от большой публики, как от той страшной болезни, которая в конце концов настигла его. Я, поэт Габриэль Д'Аннунцио, имею свое кредо: быть единственным и неповторимым экземпляром, посвященным неповторимой женщине и не признающим никаких гонораров, кроме любви. Истинный поклонник моего искусства не тот, кто покупает мои книги, но тот, кто любит меня. Лавр служит лишь для того, чтобы манить мирту.
Клара (в отчаянии, Роберт радостно смеется). А слава? Мировая слава!
Комманданте. Приходит лишь после смерти, что известно каждому школьнику. |