– Бога, значит, нет теперь?

– Нету, дед.

– И воровать, значит, можно? Легко жить хочешь, Вадька…

– Это же, дедуля, музейные вещи, понял? Народу принадлежат. Я их куда надо сдам, так что не волнуйся. А живу я как хочу, ясно?

– Ну ладно, – сказал Хозяин. – Чего с тобой спорить. Я вот тут тебе совесть принес, – он развернул газету. Там лежал любимый Вадькин бутерброд с сыром и маслом. – На, возьми. Пришел-то я, знаешь, за чем?

– Иконы хочешь забрать? – Вадька подтянул рюкзак к себе, взял у Хозяина бутерброд и захохотал. – Наивный ты, дед!

– Да нет, – ответил Хозяин и наставил ружье на Вадьку. – Убивать тебя буду.

– Чудак! Оно же не стреляет.

– Стреляет. Ешь скорей да вставай.

Вадька съел бутерброд. На вид он был хороший, но во рту стало противно, как с похмелья. Хозяин выстрелил. Вадька и звук услышал, но не упал и даже боли не почувствовал, только дымом окутался весь.

– Ну что я тебе говорил! – обрадовался Вадька. – Из твоего ружья дым один.

И проснулся. Вставало солнце. Ветерок дул на Вадьку, и головни в костре чадили едким сизым дымом. И снова, теперь наяву, услышал далекий выстрел – гулкий хлопок.

– Ищут! – сказал он вслух. – Надо уходить! Протер опухшие глаза, быстро собрался и чуть не бегом, прыгая через камни, скрылся за поворотом реки.

Весь этот день Вадька шел, не чувствуя усталости. Чтобы отвлечься от мыслей о еде, думал о том, как приедет в Ригу с целым рюкзаком антикварных вещей и даст Людмиле телеграмму или позвонит, сбегает за Ромкой, – пусть соберутся, пусть поахают, повосхищаются… Ромка, конечно, станет оценивать и прикидывать, сколько можно взять за все эти деревяшки, если, допустим, сдать в музей или научную библиотеку; а может, найти знающих людей и толкнуть им подороже?

Вадька запнулся, упал, чудотворец раскололся пополам. Скол доски был шершавым и красным. По лицевому краю иконы тонкой ниткой светлел слои краски. Вадька сложил обломки в рюкзак, теперь они вмещались, и решил – пора ночевать. Ноги гудели, болел затылок, натертый мокрым от пота брезентовым воротом, и горела шея. Вадька разделся, хлопая комаров на голом теле, побежал умываться. Холодная вода жгла кожу, и у Вадьки захватывало дыхание.

Возвратившись к костру, он хотел одеться, но вдруг да рубашке обнаружил сразу двух клещей: один маленький, коричневый, другой побольше с красным брюшком. Вадька брезгливо сбил их в костер и вспомнил разговор в отделе кадров экспедиции, где его никак не хотели отправлять в поле, потому что он не проходил курс противоэнцефалитных прививок. Пугали страшными болезнями, всякими осложнениями и даже параличом, но какой-то начальник, суровый и злой, переговорил с кадровиками, и Вадьку приняли.

Он стал внимательно осматривать живот, руки, плечи, около пояса изловил еще одного, провел ладонями по спине и между лопаток, куда едва доставал один палец, нащупал твердую, присосавшуюся чешуйку клеща.

– Вот сволочь! – выругался он и хотел пальцем выковырнуть его из кожи, но не сумел…

5

Вечером, после ухода Вадьки, Ганькин завел трактор, буровики зацепили нагруженные оборудованием сани и поехали на новую точку. Они спешили, так как солнце уже заходило, а еще надо было успеть поставить палатку и сварить ужин.

Около вбитого геологом колышка Вадьки не оказалось.

– Ну и сачок же он у тебя! – крикнул Ганькину буровик, который в первый день появления Вадьки хохотал до слез.

Ганькин забеспокоился, но, увидев срубленные кусты на склоне увала, предположил:

– Жерди готовить ушел.