Времени, чтобы зайти к старухе у Магдален не было, и все же какая-то неведомая сила понесла ее туда. Отодвинув подвешенную на входе шкуру-полог, она ступила внутрь. Магдален время от времени навещала старуху, принося с собой что-нибудь съестное, иногда ей даже удавалось заставить ленивых замковых слуг сменить колдунье прогнивший камыш на крыше, но сейчас зловоние показалось ей таким нестерпимым, что пришлось зажать нос.

— Дженнет? — какое-то время Магдален ничего не могла разглядеть в темноте, но потом увидела, как на соломенном тюфяке что-то шевелится, — тебе плохо, Дженнет?

Узловатая рука вывалилась из-под грязного обрывка одеяла.

— Приведи мне капеллана, дитя мое. Кажется, сегодня пришло время и мне сойти в могилу, — старческий голос был скрипуч как несмазанные колеса. — Я хочу исповедаться.

Магдален всмотрелась в высохшее, сморщенное лицо. Она не представляла, сколько лет Сумасшедшей Дженнет, да та и сама едва ли знала это. Но сколько Магдален себя помнила, старуха все время занимала эту лачугу в углу внешнего двора, и всегда выглядела одинаково.

— Через час приедет мой муж, — услышала старуха голос девушки. — А с ним еще один человек. Ты можешь погадать мне, Дженнет, в последний раз погадать.

— Дай руку, — голос колдуньи прозвучал неожиданно живо — странно сочетался он с беззубым ртом старухи, чья голова с жидкими прядями седых и грязных волос и запавшими глазами больше походила на череп.

Магдален, секунду поколебавшись, подала ей руку. Скрюченная клешня схватила ее за запястье и перевернула руку ладонью вверх.

— Подними повыше свечу, я плохо вижу, — Магдален взяла с пола вонючую сальную свечу и посветила себе на ладонь. На минуту в холодном воздухе хижины повисла тишина, затем Дженнет вновь обессиленно упала на солому.

— Любовь, — шептала она, задыхаясь и кашляя, — любовь, много любви, любви мужчин, любовь и кровь на твоих руках, дочь Изольды.

— Откуда тебе известно имя моей матери? — холодея от ужаса, спросила Магдален. Ей самой ничего не было известно о матери, и уж точно никто в замке, кроме лорда Беллера, не знал ее имени.

— Пришли мне священника. Я хочу получить отпущение грехов.

Магдален еще немного подождала, надеясь, что Дженнет хотя бы немного разъяснит свои загадочные слова. Но тут до нее донесся пронзительный сигнал рога, возвестивший о прибытии мужа.

— Я скажу отцу Клементу, — обещала она старухе и вышла.

Выскочив наружу, она поспешила в донжон.

— А, вот и ты! — леди Элинор, раскрасневшаяся от хлопот и морозца, спускалась навстречу ей по лестнице. — Я с ног сбилась, разыскивая тебя.

Она спрятала выскользнувшую прядь волос под чепец: быть растрепанной леди Элинор не позволяла себе никогда.

— Я-то надеялась, что ты уже распорядилась положить в зале свежий тростник, но прихожу в зал и что же я вижу? Ничего не сделано, а с минуту на минуту уже прибудут гости.

— Прошу прощения, мадам, — Магдален посмотрела под ноги. — Я и в самом деле не подумала об этом. Но подстилка вообще-то еще вполне свежая, ей от силы будет три недели.

— Может быть, может быть, — пробормотала Элинор. — Но мне не хотелось бы оказаться недостаточно внимательной по отношению к гостям. Ты все приготовила в комнате мужа? Я распорядилась подготовить комнату лорду де Жерве и общую спальню для рыцарей и свиты, но заботиться об удобствах твоего мужа — твоя обязанность, как мне кажется.

— Да, мадам, совершенно верно, и я все это сделала, — сказала Магдален, откидывая башлык и открывая взору леди Элинор роскошные темные кольца волос, скрепленных изящным серебряным ободом.