|
— Я сопровождаю в Ленинград больного родственника! Фронтовика, между прочим, орденоносца… — В Ленинград? — скривилась в недоброй усмешке контролерша. — А чого ж тоди до Чернигова идэш? И дэ цэ твий больной фронтовик? Ты з мэнэ дурепу не робы! — Що там у тэбэ, Семэнивна? Зайця спиймала? — раздался вдруг за широкой спиной тетки чей-то густой, зычный бас. Я ожидал увидеть чудо- богатыря, но из-за контролерши вынырнул плюгавенький усатый мужичонка, одетый в длинный тулуп и шапку-ушанку военного образца со скрещенными молоточками на кокарде. Один рукав тулупа был заткнут за ремень, на другом боку висела такая же, как у толстухи, большая черная сумка. — Нэ знаю, Олексийович, чи зайця, чи кроля. — А ну, гражданин, предъявить квыток, — разгладил усы однорукий контролер. — До Чернигова або до любой другой станции у напрямку следования. — Да нету у меня до Чернигова! — Я начинал уже злиться и полез во внутренний карман пальто за ленинградскими билетами. — Вот, у меня только до… — Я лихорадочно зашарил рукой по карману, хотя и так было ясно, что карман пустой. В нем не было не только билетов, но и документов, и денег… Я почувствовал, как пол уходит у меня из-под ног. — Эй! Ты чого цэ, парень? — сквозь звон в ушах с трудом расслышал я сперва голос однорукого, а потом и толстой тетки: — Закинчуй цирк, мэнэ нэ обдурыш!.. В глазах у меня потемнело, все звуки накрыло звенящим шумом. Наверное, я все-таки упал, а пришел в себя уже сидящим на лавке вагона. Передо мной по-прежнему стояли оба контролера. Мужчина выглядел сконфуженным, он хлопал по боку единственной рукой и заглядывал мне в лицо. — Как ты, парень, оклемался? Так ты хворый, чи що?.. — Та який жэ вин хворый, — продолжала гнуть свое, хоть уже и менее уверенно, тетка. — Прыдурюеться, дурнив з нас робыть. — Да не, ты глянь, Семэнивна, он билый вэсь, — покачал головой однорукий. — Треба зсадыты його в Вильче, там е ликар на станции. — Он опять заглянул мне в лицо. — Слышь, парень, мы тебя в Вильче ссадымо. Всэ ривно у тебя билета нет. А штраф не возьмем, чого там. Сказав бы сразу, что больной… — Да это не я больной! — простонал я, осмысливая масштабы катастрофы. — Это мой брат больной! Двоюродный. Он где-то здесь, в поезде… Мы должны были в Ленинград с ним ехать, а он сбежал, запрыгнул в этот поезд… Я — за ним, и вот… А теперь у меня документы украли. И деньги… — Я чувствовал, что еще немного — и разрыдаюсь. Хорошо, опять вмешалась толстуха. — Отож, — закивала она, — вин мени и про брата хворого товмачыв. Кажу тоби, брэше вин як нэ знаю хто! — Погодь, Семэнивна, — отстранил ее единственной рукой контролер и строго посмотрел на меня. — Що за брат? Дытына? Чем болеет? Чому збежав?.. Тай нэ бачыв я в составе безпрытульного… рэбенка. — Да не ребенок он, — поморщился я. — Взрослый. Двадцать девять лет, бывший фронтовик, разведчик. Уже после войны умом тронулся. Он в Овруче жил, с матерью. Мать умерла, и я его в Ленинград везу, к тетке… Ну, к моей маме, то есть. А пока я билеты покупал, он сбежал. Я — за ним, а он в этот поезд прыгнул. Ну и… — Я развел руками и замолчал. |
