|
— Добрэ як брэше! — хмыкнула толстуха, но однорукий раздраженно махнул на нее. — Цыть ты, Семэнивна! Может, и нэ бреше, нэ схож вин щось на мазурыка. — И уже ко мне: — Ну-ка, парень, опыши брата, пройдуся ще раз по вагонам… Между тем поезд начал притормаживать. — Вильча, — обиженно глянув на однорукого, сказала толстая контролерша. — Що, будэмо зсаджуваты? — Не надо меня ссаживать! — испугался я. — Мне уже лучше. Куда я без документов, без денег?.. И без Сереги… — Добрэ, глянь поки за ным, — сказал мужчина толстухе. — Пошукаю того фронтовика… Поки в Вильче стоимо, гляну, щоб не зийшов. — И снова ко мне: — Як вин хоть выглядаэ, брат твий? — Повыше меня, — сказал я, — худой, щеки впалые. Он в шинели без погон, в солдатской шапке, в валенках… — Тут пивсостава в шинелях та валенках, — буркнул однорукий, поправляя ушанку. — Добрэ, сыды, схожу гляну. — А що потим з нымы будэмо робыты? — уже в спину мужчине бросила контролерша. — Бавытысь? — В Янове сойдуть, — отмахнулся тот. — Там виддил милиции на вокзали, розберутся. Услышав про милицию, я сперва испугался. А потом, поразмыслив, решил, что для меня это единственный выход. Иначе мне теперь не то что до Ленинграда, назад до Овруча не доехать! А в милиции и впрямь разберутся. Позвонят куда надо, наведут справки, потом, может, и на поезд посадят. Все-таки Сергей и правда заслуженный фронтовик, обязательно должны помочь. Я немного успокоился. Лишь бы мой братец нашелся, лишь бы я не обознался и он на самом деле был бы сейчас в этом поезде! А иначе… Я даже зажмурился, так мне стало нехорошо от мрачных фантазий. — Що, знову поплохело? — проворчала толстуха Семеновна. — Поплохеет тут, — в тон ей ответил я. Поезд остановился. Я заволновался, что Сергей впрямь может здесь выйти, и стал смотреть в окно. Но остановка была недолгой, издалека донесся гудок паровоза и вагон, дернувшись, медленно покатился. Вскоре вернулся «Олексийович» и развел единственной рукой: — Нету нигде твого брата. Або ты спутав, або… Договаривать он не стал, но я хорошо понял, что он имеет в виду. И, чтобы не выслушивать новых догадок и подозрений, я сказал: — Вы говорили, что в этом… в Янове, да?.. есть на вокзале милиция… Сдайте меня туда. — Здамо- здамо, не журысь, — злорадно пропела толстуха и кивнула напарнику: — Пишлы працюваты, никуды вин звидси не динется. — Я и не журюсь, — отвернулся я к окну. За ним тянулись заснеженные поля, проносились кусты и деревья. Начинало смеркаться. Внутри у меня тоже все потемнело. Я оказался так далеко от дома — теперь вообще неведомо где! — без документов, без денег, да еще и потеряв душевнобольного брата, который один и вовсе наверняка пропадет!.. Хуже ситуации трудно было себе и представить. Хуже было разве что в блокаду; и после, в эвакуации, тоже приходилось несладко. Но тогда я был ребенком, рядом была мама, принимать решения самому не приходилось. Да и потом, став уже достаточно взрослым, много ли я их принимал? То, что поступать после школы я должен только в ЛГУ, безоговорочно решили родители. |
