|
Подобную дискриминацию Анна считала не только аморальной, но и непрофессиональной. Мастер отличается от подмастерья не столько тем, что у него не бывает ошибок и сбоев (от ошибок, в конце концов, никто не застрахован), сколько тем, что никогда не позволяет себе халатности и небрежности. «Делай, как следует, или вообще не берись» — этому принципу Анна следовала всю свою жизнь, иногда в шутку называя себя «чокнутой перфекционисткой». То же самое советовала и коллегам, могла резковато высмеять тех, у кого не получалось «как следует». Язык у Анны был острый, и попадала она в самые уязвимые места. Можно представить, с каким упоением станут пачкать репутацию Анны все, считавшие себя обиженными ею. Может такая волна подняться, что просто держись.
Вялый неторопливый завтрак, часовое сидение с карандашом в руках над чистым листом бумаги (собиралась нарисовать эскиз росписи), бессмысленное сидение перед телевизором. Бессмысленное, потому что не следишь за происходящим на экране (можно даже и не включать телевизор), а думаешь о своем. «Это только начало, дальше будет хуже». Сообщение с неизвестного номера. Да явно номер какой-то левый, с правого никто подобных эсэмэсок слать не будет. «Это только начало…». Да вроде как ничего еще не случилось, даже по жалобе никуда не дергали, видимо не прошла она еще всех положенных инстанций. Что же тогда? Пока она здесь, на даче, у нее в квартире устроили погром? Навряд ли, тогда бы сработала сигнализация, приехал наряд и ей бы непременно позвонили. А звонков за весь день не было ни одного, только паскудное сообщение пришло. Анна позвонила соседке по лестничной площадке Элеоноре Васильевне, вездесущей и всеведущей старой деве, преподавателю английского языка с пятидесятилетним стажем. Элеонора Васильевна сказала, что весь вчерашний день провела дома («Я в дождь, Анечка, стараюсь на улицу носа не высовывать, у меня же бронхи») и что за стенкой, в Анниной квартире, было тихо и сейчас тоже тихо. Соседка даже вышла на лестничную площадку, чтобы проверить — заперта ли Аннина дверь. Оказалось, что заперта. В полдень Анна позвонила Виктории. Ответила «Знаю», на недовольное: «Анька, чучундра ты морская, ты на часы вообще смотришь? Который сейчас час знаешь?» и попросила приехать к ней на дачу. Виктория всполошилась, засыпала вопросами, но Анна ответила, что все расскажет при встрече, и отключилась. Виктория примчалась на своем красном «Лексусе» в половине второго. Суперрезультат — Анна не ждала ее раньше четырех. Вылезание из постели, ванна, макияж, выбор одежды… — Ты еще и в магазин успела заехать? — ахнула Анна, помогая сестре вытаскивать из багажника тяжелые пакеты с едой и питьем. — Куда столько? — Дома по сусекам пошарила, — сусеки у Виктории были знатные. — А столько, потому что я собираюсь остаться у тебя на ночь. Утром вместе тронемся в Москву. Ты — на работу, я — досыпать недоспанное. — Везуха тебе, — опрометчиво позавидовала Анна и сразу же спохватилась. Но — поздно. Пробка была вынута, и джинн справедливого негодования вырвался на свободу. Вырвался и, как и положено, немедленно разбушевался. — Завидовать мне?!! — Если бы трава была сухой, то Виктория швырнула бы пакеты на землю, чтобы всласть пожестикулировать, а так всего лишь передернула плечами. — Мне?!! Несчастной женщине, над которой издевается садист и тиран?!! Кто над кем издевается — это еще надо было посмотреть. Два года назад, когда семейная жизнь еще казалась медом, муж Виктории перевел на ее имя изрядно недвижимости. «Небольшой особнячок на Дмитровке» (особнячок действительно слегка уступал в размерах дворцу князей Белосельских-Белозерских на Невском проспекте), квартира в Болье-сюр-Мер на Лазурном берегу, квартира в Раменках, «дачный» дом в Завидово. |
