— К этим делам иммунитет нестерильный, — пошутила Анна. — При долгом отсутствии инфекционного начала он начинает слабеть и исчезает. Страшно вспомнить, сколько лет назад меня в последний раз вызывали к директору…

Слабость как сила

— Многодетная итальянка дает интервью репортеру. «У меня, хвала Мадонне, десять детей! Все — мальчики, и всех их я назвала Марчелло, в честь синьора Мастроянни, моего любимого актера!». «Всех одним именем?! Бесподобно!» — восторгается репортер. — «Но как синьора различает их?». «Очень просто, — отвечает мамаша. — Я их зову по фамилиям!».

Рассказав анекдот, Виньков запрокидывал голову и ржал как застоявшийся жеребец. Одновременно косил глазами — все ли смеются. Анекдотов он знал много, очень много. Анна подозревала, что кроме сборников анекдотов Виньков ничего не читал.

— А вот еще… Приходит к кардиологу пациент с жалобами на сердце. Врач с ним беседует, осматривает, снимает кардиограмму, а когда пациент уходит, тяжело вздыхает и говорит медсестре: «Такого безнадежного случая в моей практике еще не было». «Совсем-совсем безнадежный? — удивляется сестра. — А на вид здоровяк здоровяком». «В том-то и дело, — отвечает врач. — Полная безнадега. Бабок у него куры не клюют, и при этом сердце в полном порядке».

— А почему к кардиологу? — спросила порядком захмелевшая Долгуновская. — Почему именно сердце?

Долгуновская вообще хмелела быстро, а сегодня еще и отлакировала шампанское коньяком. На правах — именинницы. Под хоровое исполнение «Happy Birthday to you!» пила шампанское, а после — коньяк, на очередной, неизвестно какой уже по счету, брудершафт с Подосенковым. Лишь бы повод был выпить да поцеловаться.

— Пусть будет — к проктологу, — легко согласился Виньков.

Он был занят серьезным делом. Пододвинул к себе тарелку с пирожками, испеченными главным кафедральным кулинаром Куюкиной, и методично уминал один за другим.

— А почему к проктологу? — не унималась Долгуновская.

— Ай-яй-яй! — покачал головой Подосенков. — Такая юная и уже такая зануда! Сколько тебе исполнилось!

— Отныне и впредь — девятнадцать! — объявила Долгуновская, театрально взмахивая руками. — В жизни раз бывает восемнадцать лет, а девятнадцать — каждый год!

— А все-таки? — настаивал Подосенков.

— Ну и мужики пошли! — возмутилась Куюкина, от шампанского сделавшаяся разговорчивой и бойкой. — Один у дамы возраст выпытывает, другой пирожки жрет, а похвалить не догадывается! Отдавай пирожки, Маша их еще не пробовала!

— Ты что, Рита! — испугалась именинница. — Они ж калорийные, а я на диете!

— Ты в зеркало на себя посмотри! — посоветовала Куюкина. — Наглядное анатомическое пособие…

— Ненаглядное! — поправил Подосенков, пытаясь обнять Долгуновскую.

— Мы с тобой на брудершафт не для этого пили, Сережа, — Долгуновская отвела руку Подосенкова. — И вообще «брудер» означает «брат». Так что веди себя по-братски.

— Я не умею по-братски, — Подосенков довольно правдоподобно изобразил растерянность.

— А ты учись! Учиться никогда не поздно. Для начала налей-ка мне еще шампанского…

— И мне! — Куюкина протянула свой «бокал». — Гулять — так гулять!

В роли бокалов выступали пластиковые стаканчики.