– Ну ладно, придешь ты ко мне вторую ногу делать! – зловеще пообещала Вика в пространство. – Будешь, Леша, дальше ругать меня за то, что я деньги беру?

– Не буду. Сам буду брать, как иначе выжить? Казалось бы, шесть тысяч не так уж много, но я ведь на свою зарплату пять человек кормлю.

Вика кивнула сочувственно. Кроме детей, на Лехином иждивении находились еще жена, инвалид опорник, и мама, глубокая пенсионерка.

– Лешенька, давно пора. Святая профессия и бесценная человеческая жизнь – это, конечно, хорошо, если бы врач был в буквальном смысле упырем в белом халате, как нас иногда обзывают. После рабочего дня накрылся крышкой гроба, а к утренней планерке восстал из небытия. Но мы такие же люди, как и все, живем в обществе, и члены этого общества, которых мы лечим, на каждом шагу требуют у нас денег. А если что то они обязаны делать для нас бесплатно по долгу службы, то делается это так трудно, так долго и с такой ненавистью, что понимаешь – лучше все таки дать денег. Мы же с тобой делаем людям добро и смело можем принимать их благодарность.

Балахонов усмехнулся. Взял лежавший на столе конверт, надписал: «Здесь могла бы быть ваша благодарность». Показал Вике:

– Так, что ли?

– Примерно. Существуют два метода работы с больным. Это честный разговор и многозначительное молчание. Если ты видишь перед собой нормального человека, то без обиняков говоришь – так, мол, и так. Любой каприз за ваши деньги. А если перед тобой сомнительная личность, то лучше выражаться намеками в неопределенной форме: в принципе можно сделать… И замолчать. Если человек не поддерживает диалог и явно хочет проскочить на халяву, надо побойкотировать его немножко. Пока не сообразит, что к чему. Вообще удивительно – в средствах массовой информации проведена такая рекламная кампания врачей взяточников, а народ еще надеется, что его будут лечить хорошо, быстро, вежливо и бесплатно. Какой то один параметр нужно обязательно вычеркнуть. Особенным презрением пользуется категория больных, которые платят за отдельную палату, но не считают нужным простимулировать доктора. Таким следует объявлять бойкот.

– Не понял, – вскинул брови честный Балахонов.

– Заговор молчания. Чисто по полису отоваривать. Один обход в день и – до свидания! Никаких внеурочных бесед с родственниками, никаких вкусных лекарств. И пусть сидят себе в отдельных палатах до посинения.

– Ну знаешь, это как то не по людски…

– Если человек готов платить за комфорт, значит, деньги у него есть, – отрезала Вика. – Свои обязанности по трудовому договору я выполняю, а с какой радости я должна расстараться? Я его вижу первый раз в жизни и ничем ему не обязана.

– Ты иногда меня пугаешь, Вика. Такой цинизм…

– Цинизм? Но чей, спрашивается? С одной стороны, власть запрещает нам брать взятки, а с другой – приравнивает нас к обслуживающему персоналу. К официантам. Хорошо, я официантка, где мои чаевые?

– Помнишь, мы с тобой оперировали бизнесмена? Он потом умер от острой сердечной недостаточности.

– Допустим…

– Помнишь, что ты сказала? Мол, столько лет в бизнесе крутился, а так и не понял, что за все надо платить. Отблагодарил бы нормально за операцию, жил бы сто лет. Помнишь?

– Помню.

– С тех пор я тебя бояться начал. Жестоко это было, Викуля.

Она засмеялась и без спросу вытащила сигарету из Лешиной пачки. Вика никогда не была курильщицей, но время от времени позволяла себе расслабиться.

– У этого бизнесмена на лице было написано стремление динамить лоха. Я думаю, на этом принципе строился весь его бизнес.