Особенно импонировало им, что мы познакомились не в ночном клубе, а очень респектабельно – на юбилее маминого начальника. Меня пригласили, потому что начальник помнил меня «вот такусенькой», и на службе у них до сих пор гуляет легенда, как я бесстрашно стукнула его куклой по коленке, когда он распекал маму. Видно, он решил в отместку разрушить мою жизнь, вот и познакомил с родственником…
Мне сложно разобраться в своих чувствах теперь, когда я оглядываюсь назад сквозь толщу лет, наполненных ложью и унижением. Наверное, все было – и радостно тревожное замирание сердца, и предвкушение чуда… Но я не помню. В голове возникают совсем другие картины.
Мы гуляем по ночному городу. Белые ночи. Мосты разведены. Река, строгая и торжественная перед свиданием с морем. Вечный город призрак…
Самая романтическая атмосфера. И мы целуемся, как другие парочки. Только в душе моей пусто. Ни восторга, ни пьянящей радости… Лишь чужие твердые губы мнут мой рот.
Я как ребенок, которому дали пустой фантик. Обижена. Разочарована. Почему так? Тут же нахожу объяснения. Первое – книги все врут. И подружки тоже. Ничего этого на самом деле нет. Просто эффект голого короля, а кто поверит, всю жизнь прогоняется за химерами. Объяснение второе – я моральный урод. Я вообще то девочка умненькая, поэтому сразу изобретаю и ставлю себе диагноз: душевная фригидность. Мне просто не дано испытать чувство влюбленности.
Но почему то третье объяснение, которое сразу приходит в голову всем нормальным женщинам, которое просто напрашивалось в этот перечень хотя бы по законам формальной логики, осталось мной так и недодумано. Рядом со мной чужой, даже чуждый мужчина, вся беда в нем – эта элементарная истина обошла меня стороной. Идея собственной неполноценности оказалась мне гораздо ближе. И в объятиях будущего мужа я терзалась не столько от разочарования, сколько от чувства вины. Не умею влюбиться… И я дала себе слово, что постараюсь исправиться.
Нейман хотел встретиться с Мариной на старом месте, но бывшая жена категорически отказалась идти в ресторан. Остановились на скромном сетевом кафе возле ее дома.
Она немного опоздала, вошла мрачная, заранее рассерженная, готовая к решительному бою.
– Подавай в суд, если хочешь, – заявила она. – Я консультировалась с юристами, не так много у тебя шансов.
– Во первых, здравствуй, – улыбнулся Нейман. – Садись, и скажи, что тебе принести. Здесь самообслуживание.
Он достал из под столика букет и протянул Марине.
Нейман выбрал самый большой букет нежных тонов, пожалуй, он больше подходил юной невесте, чем матери большого семейства, но ему хотелось хоть на мгновение вернуть Марину в молодость, которая была у них общей.
Она пристроила цветы на пустом стуле и хмуро взглянула на Владимира Валентиновича:
– В чем подвох?
– Что ты, Марина… – Он взял ее за руку. Может быть, слишком дерзко, но это в последний раз. – Ты прости меня.
– За что?
– За все прости.
– Не поняла.
– Я не буду настаивать на встречах с сыном. Ты права, не надо его тревожить.
Марина отняла руку:
– Что это вдруг? – и покосилась недоверчиво, недобро.
– Я кое что понял, милая. Хоть у нас по закону родители имеют равные права, мать и отец – это совсем не одно и то же.
Помолчали. В кафе было пусто, только в уголке сидела с ноутбуком девушка студентка. За окном стемнело, шел снег, кружась и сверкая в огнях фонарей. Заметало, прохожие поднимали воротники, сутулились, и Нейман представил, как Марина сейчас побежит домой, пряча лицо от мороза и ветра.
– Ты отпускаешь нас, Володя? Я правильно поняла?
– Да, милая. Действительно, незачем ворошить прошлое. |