– Господи, – бормочу я. – Они устроили здесь карманный Мордор.

Теплая ладонь стискивает мое плечо.

– Прекрасно, не правда ли? – шепчет в ухо мой лучший друг. – Великолепно.

И звук этого голоса открывает мне каким-то образом глаза на жаркий багрянец пламени, рвущегося из трубы парового экскаватора, пламени чище и ярче солнца – и прекрасней, удивительней, потому что сотворили его людские руки. Алые отсветы его на стальных зубьях ковша – не случайность природы, они созданы намеренно и старательно, как художник наносит на холст мазок краски. Насколько видит глаз, мужчины и женщины трудятся бок о бок – даже сейчас, в глубокой ночи, – плечом к плечу встречая мертвящее упрямство камня и земли, чтобы поставить на этой безликой горе, случайно возникшем комке бесформенной грязи, печать Человека. В его глазах это – триумф.

– Великолепно… пожалуй, – медленно произношу я, с улыбкой оборачиваясь к своем лучшему другу. У него всегда это прекрасно выходит – одним словом, одним касанием изменить мой взгляд на мир. Поэтому-то он мой лучший друг.

Лучший друг, какой у меня был.

– Да, Райте, – говорю я, – просто мне в голову не приходило так на это взглянуть.

Райте берет меня за руку. В уголках его льдистых глаз вспыхивает улыбка, и я понимаю – все будет хорошо.

2

Поезд с фырканьем останавливается у платформы лагеря Палатин. Райте вытаскивает из-под алой сутаны здоровенный заводной хронометр и открывает внушительно лязгнувшую крышку.

– Одиннадцать ноль девять, – провозглашает он с тем снобистским самодовольством, которое только и можно наблюдать у юнцов, заполучивших самые точные в городе часы. – Опоздали на шесть минут, но времени у нас еще довольно.

Он захлопывает крышку, но убирать часы с глаз ему явно не хочется – до такой стемени, что я из жалости интересуюсь, откуда у него эдакая редкость.

– Подарок, – отвечает он с мрачноватой улыбкой. – От вице-короля. Он помешан на пунктуальности.

– Гаррет. – Имя оставляет во рту дурной привкус. С трудом сдерживаюсь, чтобы не плюнуть. Райте, как всегда проницательный, подмечает и это.

– Мне казалось, что вы с ним друзья, Кейн. Он говорит, что хорошо тебя знает.

– Друзья? Ну, наверное, такие друзья бывают, – признаюсь я. – Такие друзья, которых хочется по шею запихнуть в яму, полную дерьма, а потом бросать в лицо навоз с лопаты, чтобы поглядеть, как он будет вертеться.

Пара носильщиков хихикает, один смеется в голос и тут же закрывает рот ладонью, сообразив, что Райте не понял. Глаза юноши мрачнеют, губы сжимаются в мучительной гримасе, похожей слегка на улыбку: точь-в-точь мальчишка без чувства юмора, не вполне уверенный, над кем в этот раз смеются – над ним или в виде исключения вместе с ним.

– А что, если он отодвинется? – предполагает он, пытаясь мне подыграть.

– Возьму лопату побольше, – отвечаю я с улыбкой.

До парня наконец доходит, что смеяться можно, и он послушно смеется. Бедолаге так хочется, чтобы его любили – у кого-то другого это желание выглядело бы жалко и позорно, – но Райте такой славный малыш, что ему я могу простить что угодно.

– Вице-король на нашей стороне, Кейн, – серьезно напоминает он.