Боллинджер, с другой стороны…

Крики приятелей доставляли ему непонятную радость, наполняли, судя по всему, необъяснимой уверенностью и счастьем. Он оборачивается к Хэри, как медведь, завидевший росомаху, могучие плечи неуклюже опускаются, когда он становится в борцовскую стойку. И в походке его есть нечто медвежье – медлительное, могучее, неловкое, словно он не привык ходить вперевалку на двух ногах.

Хэри бьет, точно змея, нечеловечески быстро, так, что глазу не уследить – в колено, пытаясь изувечить. И тут становится ясно, что неловкость Боллинджера – уловка, обман, призванный обмануть противника. Великан не случайно занимает на своем курсе первые места.

Он поднимает ногу – невысоко, на пару сантиметров, так, чтобы удар бесполезно пришелся на голень – и рушится на Хэри, как подрытая стена.

Оба падают на пол, Боллинджер – сверху, и снова не видно, что оба делают. В программу тренировки боевиков входит джиу-джитсу в партере; хрюканье и мокрый хруст – это отзвуки того, что творится сейчас с суставами Хэри.

На заднем плане – это я, переворачиваюсь и пытаюсь встать. Точно помню: я знал, что Хэри в беде и я должен шевелиться; хочется думать, что пытался помочь ему, но не знаю – может, это самообман.

Скорей всего, я пытался унести ноги.

Я как раз успеваю подняться, когда Хэри каким-то образом вытаскивают руку из удушающих объятий Боллинджера и хватает тот полуметровый обрезок трубы, что обронил Коннор. Бьет великана по голове. И еще раз, словно объясняя, что в первый раз это не случайно вышло. Но Боллинджер не дилетант; вместо того чтобы откатиться и дать Хэри пространство для замаха, он прижимается к противнику, пытаясь перехватить его руку. А потом дергается судорожно, вздымается могучим толчком, не обращая внимания на лишний вес Хэри, а тот припал к его лицу, держась зубами …

Боллинджер с воем отпихивает противника, брызжет кровь; Хэри ударяется о стену, в перегородку между кабинками, и тут же вскакивает, будто резиновый манекен. Рука его свисает безвольно – вывих плеча, одна нога не держит вес тела, но он все еще улыбается , выплевывая кусок боллинджеровой щеки.

Великан бросается на своего мучителя снова, но теперь у Хэри есть и время, и место для размаха. Труба врезается в предплечье Боллинджера с влажным хрустом, переламывая кость, а Хэри, вместо того чтобы замахнуться снова, делает полный разворот, как в танце. Перебитая рука опускается, и Боллинджеру нечем заслониться, когда труба со свистом – ясно слышным свистом, словно дунули в бутылку, – проламывает ему череп над правым ухом.

Глаза Боллинджера закатываются, он падает на колени, лицо его обмякает – как у куклы, у трупа, – потом он рушится на холодные плитки пола и замирает.

Хэри стоит над его телом, пошатываясь, щеки его горят огнем.

Когда прибегают охранники, я наношу свой единственный удар в этом бою: стоя на коленях у тела Боллинджера, заливаю его блевотиной.

15

Потом из нас сделали героев – особенно из Хэри. Свидетельство охранной камеры было неопровержимо: он спас мне жизнь.

Была, правда, пара зацепок, весьма заинтересовавших следователей из службы безопасности. Для начала они никак не могли установить, каким образом Хэри прошел в дверь уборной, если ее удерживал студент-боевик на сорок кило его тяжелей. «Не знаю, – твердил Хэри упрямо. – Я его даже не заметил. Может, он просто стоял у двери, а не держал ее».

Мы, конечно, не собирались никому рассказывать, что Хэри больше часа ждал своего выхода в шкафчике для туалетной бумаги.

Еще следователи не понимали, каким образом Боллинджер собирался избежать наказания, когда все происходило под бдительным оком камеры видеонаблюдения.