Квеллиар обернулся с нечеловеческим, нарочитым изяществом поднимающей голову кобры.

– Дитя людское, – проговорил он. Веселые колокольчики в его голосе уступили место дальнему, древнему, холодному набатному звону. – Я старейший из Массалов. Это твои шутовские забавы? Я учил подобным десять поколений твоих предков за тысячу лет до твоего рождения, когда люди были не более чем нашими…. – мрачный взгляд в сторону Гаррета, – партнерами . Не заставляй нас демонстрировать, что опыт приходит со временем.

Хотя эльф не шевельнулся и даже в лице не изменился, от него на Гаррета хлынула леденящая волна, путая мысли и наполняя сознание ужасом. Гаррет словно очнулся от необъяснимо накатившего сна. С нарастающим трепетом он взирал на посла Монастырей. Они друзья? Как он мог поверить, что дружил с этим человеком? Он едва был знаком с ним, втайне считал утомительным фанатиком, пограничным психопатом, чей рассудок колеблется между честной тупостью и невыносимой мономанией. А уж взгляд, который Райте бросил на Квеллиара, – немигающий, невыразительный, безумно сосредоточенный – превратил внезапную дрожь в настоящий, физический страх.

– А я Райте из Анханы, – проговорил монах и глухо хлопнул в ладоши, так, словно стряхивал в сторону Квеллиара пыль.

Ничего не случилось.

Эльфы взирали на него с неизменным любопытством. Гаррет едва осмеливался дышать и молился про себя, чтобы все это оказалось дьявольской шуткой. Райте сложил руки на груди и с мрачным удовлетворением улыбнулся – одними глазами. Квеллиар кашлянул, и его спутники разом обернулись к нему.

Гаррет дернулся, страшась посмотреть и не в силах удержаться…

Пушистые брови эльфа озадаченно изогнулись. Квеллиар склонил голову к плечу, точно удивленный щенок, и медленно-медленно опустился на колени. На лице эльфа не отражалось ничего, кроме недоумения, – ни грана тревоги, не говоря уже о боли, – когда его обильно вытошнило черной кровью на ковер.

– Прости, – шепнул он Гаррету. – Прости…

И он рухнул лицом в растекающуюся лужу кровавой блевотины. Его корчило, трясло, из окровавленного рта вываливались огромные алые ломти, словно какая-то сила искромсала его кишки, печень, желудок и теперь выталкивала через глотку. По тончайшей вышивке на обивке софы эпохи Людовика XIV разбрызгался фонтан вишнево-черных капель.

Наконец он перестал глухо, мучительно хлюпать – «хгхкх… гкх… кх… гхсс…» – и затих.

– Рад был познакомиться, – безмятежно сказал мертвецу Райте.

Он обернулся, подняв бровь, к оставшимся эльфам, но внезапная смерть старейшины настолько ошеломила их, что они оцепенели. Гаррета охватил ужас; администратора колотила дрожь, дыхание перехватило. Он был совершенно уверен, что сейчас эльфийские посланцы совещаются без единого слова или жеста, готовя немыслимое, нечеловеческое возмездие. А Райте отвернулся, будто не считал эльфов достойными внимания.

Он снова странным образом сложил руки на груди, и страх растаял. Даже память о пережитом ужасе рассеялась, как дым, и сгинула.

– Вызови охрану, – приказал посол. – Расстрелять этих убийц!

И поскольку Райте был, в конце концов, старым другом Гаррета, администратор подчинился.

9

Когда-то Полустанок был городской площадью в самом сердце нижнего Тернового ущелья. Дома, окружавшие ее в те времена, стояли до сих пор – под изящным куполом из бронестекла и стальных балок, как средневековая улица в одном из земных городов, превращенная в приманку для туристов. Плиты из того же бронестекла перегородили улицы, ведущие с площади. Только стальные жилы рельсов проходили сквозь стену невозбранно.