– Скажи это всяким злодеям. – Джейн достала из кухонного шкафа терку, взяла кусок пармезана и принялась тереть. Она не могла сидеть на этой кухне сложа руки. – И все‑таки, почему Майк и Фрэнки тебе не помогают? Ты, поди, с самого утра на кухне.

– Ты же знаешь своих братьев.

– Да, – фыркнула Джейн. "Увы".

В другой комнате по телевизору смотрели футбол, как обычно. Крики мужчин временами сливались с гулом толпы зрителей на стадионе – причиной одобрительных возгласов служил какой‑то парень с тугой попкой и мячом из свиной кожи.

Анжела походя глянула на фасолевый салат.

– О, с виду недурственно! Чем приправлен?

– Не знаю. Габриэль делал.

– Повезло тебе, Джени. Попался мужчина, который умеет готовить.

– А ты не корми папулю пару‑другую деньков, глядишь, и он научится.

– Да нет, не научится. Он так и помрет за столом в ожидании обеда, который должен появиться сам собой. – Анжела сняла кастрюлю с кипящей водой и перевернула, ссыпав готовые ньокки в дуршлаг. Когда пар рассеялся, Джейн увидела потное лицо Анжелы, обрамленное завитками волос. Снаружи, по обледенелым улицам, вовсю гулял ветер – здесь же, на маминой кухне, их лица раскраснелись от жара, а окна запотели от пара.

– А вот и наша мамуля, – сказал Габриэль, войдя на кухню с проснувшейся Реджиной на руках. – Глядите, кто уже встал.

– А она недолго проспала, – заметила Джейн.

– С футболом‑то? – усмехнулся Габриэль. – Наша дочурка явно болеет за "Патриотов". Слышали бы вы, как она взвыла, когда "Долфинз" им забили.

– Дай‑ка ее сюда.

Джейн раскрыла объятия и прижала копошащуюся Реджину к груди. "Всего‑то четыре месяца, – подумала она, – а так и норовит вырваться из рук". Несносная малышка Реджина появилась на свет, вовсю размахивая кулачками, с лиловым от крика личиком. "Неужели тебе так уж невтерпеж стать взрослой? – удивлялась Джейн, укачивая дочурку. – Оставалась бы ты подольше такой вот крошкой, я держала бы тебя на руках, развлекала, а уж после, через много‑много лет, ступай своей дорогой".

Реджина схватила Джейн за волосы и больно дернула. Поморщившись, Джейн отцепила маленькие пальчики, взглянула на ручонку дочери. И вдруг представила себе другую руку, холодную и безжизненную. Руку чьей‑то дочери – тело ее расчленили, и теперь оно лежит в морге. "А ведь на дворе Рождество. Сегодня я не должна думать о погибшей!" Даже целуя Реджину в шелковистые волосики и вдыхая запах детского мыла и шампуня, она не могла избавиться от воспоминания о другой кухне – от того, что глядело на нее с покрытого плиткой пола.

– Эй, мам, тайм уже закончился. Когда же мы будем есть?

Джейн поглядела на ввалившегося на кухню старшего брата Фрэнки. Последний раз она виделась с ним год назад, когда он прилетал из Калифорнии домой на Рождество. С тех пор его плечи стали еще мощнее. С каждым годом Фрэнки, казалось, раздавался все больше – его мускулистые руки стали до того огромными, что свисали уже не прямо, а дугообразно, как у обезьяны. "Часами ворочал гири в тренажерном зале, – подумала Джейн, – и что это ему дало? Он стал мощнее, но явно не умнее". Она бросила благодарный взгляд на Габриэля, который откупоривал кьянти. Высокий и стройный, не в пример Фрэнки, он напоминал статью скакуна, а не тяжеловеса. "Если у тебя варит голова, – подумала она, – зачем тебе огромные мускулы?"

– Обед через десять минут, – объявила Анжела.

– Значит, до третьей четверти не закончим, – буркнул Фрэнки.

– А почему бы вам, ребята, просто не выключить телевизор? – спросила Джейн.