У неё не было семьи, и мы были единственными у неё. В своей предсмертной записке она написала, что хочет быть с тем, кого любит. Она выполнила все его желания и теперь свободна. Мирьем отдала нам всё, что у неё было. Все свои сбережения и кольцо, которое подарил ей мой брат. Я… я не знала, что ей было настолько плохо. Я была такой эгоисткой. Я должна была понять, что она не в порядке. – Слёзы скатываются по моему лицу. Не думала, что мне придётся вспоминать о том ужасном дне. Мирьем мне очень нравилась, и я надеялась, что она встретит другого человека, которого сможет полюбить. Но нет, она совершила самоубийство, даже не дав нам понять, как ей плохо.

– Таллия, мне жаль. – Каван подходит ко мне и притягивает к себе.

– Понимаешь, если бы Мирьем поговорила со мной, если бы хотя бы сказала, что скучает по моему брату, то я бы обратила на это внимание. А она улыбалась и заверяла меня в том, что всё хорошо.

Да, я боюсь боли и потерь, потому что они преследуют меня. Боюсь сближаться с людьми, ведь все, кто были дороги мне, или предали меня, или мертвы. Я… не спасла её тоже. Я… хотела… клянусь, я пыталась. Я…

– Таллия, я знаю. Тише, всё хорошо. – Каван стирает мои слёзы пальцами, но я мотаю головой.

– Нет, нехорошо. Ты тоже молчишь. Все молчат. Никто не разговаривает больше друг с другом. Никто не надеется, что люди могут ему помочь и вытащить из одиночества. Вот в чём проблема человечества – люди перестали разговаривать. Они больше доверяют гаджетам и книгам, а не людям. И ведь это правильно. Все предают. Все умирают.

Я больше не могу держать в себе этот ком из боли и отчаяния, усталости и потерь. Утыкаюсь лбом в плечо Кавана и рыдаю так, как не плакала никогда в жизни. Моё сердце болит. Лёгкие горят от осознания, какой же всё таки мир жестокий. И его сделали таким люди, считающие, что одиночество и смерть лучше, чем борьба за будущее в обществе.

– Таллия, пожалуйста, не надо. Я не знаю, что мне делать, когда ты плачешь. Я… теряюсь. Чем мне помочь тебе?

Всхлипываю и облизываю солёные губы. Обхватываю лицо Кавана руками и вглядываюсь в его взволнованные глаза.

– Не молчи… пожалуйста, никогда не молчи. Не умирай. Обещай мне, что не убьёшь себя одиночеством и страхом. Обещай, прошу, – с мольбой смотрю на него.

– Обещаю, Таллия. Я не буду молчать. И я не умру, у меня есть причина, чтобы жить дальше – открыть тебе весь этот мир и не дать ему уничтожить всё прекрасное, что я боготворю в тебе. Я обещаю.

Обещаю, – Каван обнимает меня и качает в своих руках. Постоянно всхлипывая, чувствую, как боль потихоньку уходит. Я прощаю тех, кто меня покинул. Прощаю их за то, что тоже осталась одна, ведь теперь у меня есть Каван. Я не позволю ему жить дальше так, как он жил. Я помогу ему и спасу его. Он будет счастлив любым способом.

Мне плевать на плату. Я пойду дальше.

– Я не могу нормально воспринимать Дарину, потому что постоянно вижу в своём отражении последствия моей маниакальной защиты её жизни. Свои шрамы на лице я получил из за неё, – внезапно произносит Каван.

Я отодвигаюсь назад, чтобы посмотреть на его лицо.

– Каждый шрам мне напоминает о том, почему я её ненавижу и почему должен прекратить заботиться о ней. Дарина того не стоит, Таллия. Она лживая сука. Я был идиотом, считая, что могу уберечь её, но она сама этого не хотела. Дарина постоянно подставляла меня, а я разгребал её дерьмо.