А потом они оба враз толкнули меня под бока. Продолжай, мол.

   Я не ожидал. И какой из меня оратор, скажите?

   Только едва я открыл рот… А до того внезапно обозрел окрестность до самого побережья, где вся вода кипела от лодок и катамаранов Морского Народа…

   Обводы нашей поляны, вдоль которых выстроились ожившие Мечи… Все девять… Десять.

   Клянусь своим будущим блаженством на Елисейских Полях, папаша мне подмигнул!

   А мама, моя милая ламия, эринния и ведьма в одном флаконе, вскинула руку к плечу ладонью вперед.

   От ломаной линии близких гор отделились цепи конников в круглых облегающих шапочках и темных крылатых бурках. Всадники держали у плеча круто изогнутые ятаганы, по-местному — кархи. Еще один отряд типа драгунского был при шпагах — видно, изготовился к пешему бою. Белые крылья трепетали и пели за седлами третьей волны кавалеристов, с саблями наголо, верхом на высоких злых жеребцах.

   И это было далеко не всё, что я узрел.

   Но достаточно, чтобы свет померк и слегка отодвинулся кверху. Хотя он и раньше нисколько нам не мешал. Лишь одному мне и то ненадолго.

   — Вот что, — я хотел откашляться, чтобы голос стал глубже и солидней. — Одно я вам скажу, кто бы вы ни были. Сегодня хороший день для смерти. Так, по слухам, говорят северные индейцы, для которых главная победа — коснуться нагой рукой вооруженного противника. И нет доли лучше, чем умереть за родную землю — так говорили воины маори, а потом снабжали своих захватчиков-англичан едой и боеприпасами, чтобы те имели возможность хорошо драться. Земля Великого Лэна равно мягка для всех, кто туда ложится, — говорят через меня ее воины. На чьей стороне была и будет победа? Поразмыслите-ка… на пути обратно.

   Потому что всё было кончено. Над нами снова мягко светился фиолетовый хрустальный купол. И горела на нем яркая, как бриллиантовая булавка, утренняя звезда. Венера. Чолпон. Люцифер.

   — И дам я ему Звезду Утреннюю, — пробормотал я. — Дабы плодился он и населял землю. Это что — уже целая ночь как единый день пролетела?

   И умолк.

   Навстречу нам летели, описывая широкие круги, два крылатых единорога. Вороных, как все лучшие потомки великолепного Черныша и благородной Дюльдюль. Одетых огнистой зарей.

   А верхом на крылатых единорогах сидели Марикита и Серенилья, свив воедино руки и тела, точно двойной кентавр.

   Не думайте, что на этой пафосной ноте всё так-таки и закончилось. Ну, естественно, я сыграл роль Гора-младенца (ха!), но это была лишь роль. Именно ради нее мой милый Тор и моя дорогая Стелламарис отдалились от меня и позволили удивительной парочке динанцев сотворить из меня свое кровное дитятко. В смысле — обменяться кровью по сокращенному вампирскому ритуалу.

   Дело в том, что истинное божество неуловимо и невоплотимо, на него можно только намекнуть. Очертить пустое, выразительно молчащее пространство или сотворить знак. Этот знак часто может иметь человекоподобную форму и даже в каком-то смысле подменить собой означаемое. В последнем случае он считается и почитается как символ — то есть штуковина рангом повыше, чем знак. Но проходит время, и Бог отряхивает со своей мощной руки перчатку и становится самим собой.

   Я тоже стал самим собой: живым мечом, а не каким-то непонятным Гарпократом. Разве что обрёл несколько большую психическую уравновешенность и склонность к произнесению речей.

   Летун не вернулся ко дворцу Фрейра-Юлиана и иже с ним.