— Что ж, начнем… Вас взяли в плен поклонники Ачрии, у которых черные сердца. Это случилось, когда они атаковали наш лагерь, во вторую ночь нашего пребывания в долине, и утащили вас в свое логово, которое расположено вон под тем утесом, на другой стороне ручья…

Они продержали вас там несколько дней. Мы не знаем, что случилось с вами в том темном месте, — кроме того, что у вас появились раны. Видимо, они были глубокими, раз на теле остались такие отметины… Нам было довольно трудно найти вас, — вы и правда ничего не помните?

Пакс слушала его со все возрастающим ужасом. Она посмотрела на утес, на ржаво-красные и оранжевые скалы, испещренные черными полосами, и покачала головой:

— Нет, ничего не помню… Хотя, впрочем, какие-то обрывки неясно всплывают в памяти. Словно вижу долину с холма, но она далеко, и очертания ее расплывчаты.

— Не сомневаюсь, что это на вас так воздействует колдовство или удары по голове, оставившие большие шишки. К тому же, когда мы нашли вас, была еще одна странность. Мы уже приняли бой несколько раз в разных местах того подземелья, но вновь и вновь сталкивались с отрядом врагов. И каждый раз мы замечали высокого воина в черных доспехах, находившегося в задних рядах противника. Вы… но мы тогда еще не знали, что это были вы… сражались с ними насмерть… Затем оставшиеся в живых расступились, и вы, казалось, готовы были броситься на нас, чтобы тоже убить. Но потом… Но потом, леди Паксенаррион, вы вдруг остановились как вкопанная, с мечом в руке, поднятой над головой, это было очень странно. Действительно очень странно. Лорд Амберион и маршал Феллис отправились посмотреть — конечно, со всей осторожностью, — кто этот воин. Они приподняли шлем, и — о как мы были поражены! — мы увидели под ним ваше лицо, смертельно-бледное, с ничего не выражавшими глазами. А все потому, что доспехи, надетые на вас, были заколдованы. Вашему паладину и маршалу пришлось обратиться к Геду. В конце концов они рассыпались и упали вокруг вас, словно сухая шелуха. А потом сморщились и вообще исчезли. Но это еще не все. Вокруг вашей шеи…

— Господин Белкон! Нехорошо так утомлять Паксенаррион и рассказывать ей то, что сейчас совсем неважно.

Ни Пакс, ни Белкон не заметили приближения Амбериона. Он выглядел недовольным. Ему явно не понравилось то, что он услышал.

— Мы говорили лишь о том, что непосредственно касается Паксенаррион, и я ее не утомлял.

— Но вы ведь знаете наше мнение: лучше до поры до времени не рассказывать ей ничего.

— Но это ваше мнение. Мне же никто ничего не запрещал. К тому же я знаю достаточно много о злых демонах и их сородичах. Поверьте, гномы знают об этом больше, чем кто-либо другой. И мне кажется гораздо более благоразумным рассказать ей правду, чтобы Пакс не мучили неясные догадки и страхи.

Девушка пришла в раздражение. Почему они говорят о ней в ее присутствии, как будто ее здесь нет? Она заговорила, и в голосе ее зазвучала горечь:

— Я спрашивала господина Белкона, сэр Амберион, о случившемся, так же как я спрашивала вас. И господин Белкон ответил на мои вопросы. Он говорил со мной честно — как с воином, а не как с безмозглым ребенком.

Амберион посмотрел на нее, удивленно подняв брови:

— Конечно, конечно, Пакс! Но поверьте, мы вовсе не считаем вас безмозглым ребенком. Мы просто беспокоились о том, что если мы расскажем вам обо всем, что знаем, то ваша собственная память никогда не восстановится до конца. А ведь вы обо всем случившемся должны знать больше, чем мы. Неужели вы совсем все забыли о содружестве Геда и не доверяете паладину? Должно быть, боль так замучила вас, что вы стали немного раздражительной.

Пакс покраснела от этого мягкого упрека.