— Скажите, Фемида, будьте такая миленькая, кто убил Фишера? Cur? quomodo? quibus auxiliis?

— Да, право же, я сам ничего не знаю, господа. Вы читали в вечерних газетах: задержан некто Загряцкий. Но я его еще не допрашивал.

— А вы допросите. Нет такого закона, чтоб людям сидеть под арестом, не зная за что и почему… Хотя, конечно, он убил…

— Завтра допрашиваю… Его задержала полиция, в порядке 257-ой статьи устава уголовного судопроизводства. Вы бы прочли эту книжку, Григорий Иванович, полезная, знаете, для юриста книжка.

— Вот еще, стану я всякие глупости читать. Статья архаическая.

— Разве у нас есть habeas corpus ? — спросил, краснея, Витя Яценко.

— Я знаю только то, что напечатано в газетах, — сказал серьезно Кременецкий. — Насколько по газетам можно судить, настоящих улик против Загряцкого нет.

— Это какой же Загряцкий? — осведомился подошедший Фомин. — Мой покойный отец, сенатор, знавал одного Загряцкого. Они встречались у Лили, у графини Геденбург… Не из тех ли Загряцких?

— Не знаю, верно не из тех. Кажется, попросту опустившийся человек, — сказал нехотя следователь. — Вместе развлекались с Фишером.

— А развлечения были забавные? Расскажите, Николай Петрович. Не слушайте, молодой человек.

— Отчего же? Впрочем, если я лишний, — сказал, вспыхнув, Витя и хотел было отойти, но отец засмеялся и удержал его за руку.

— Однако, вполне ли доказано, что Фишер убит? — спросил Фомин.

— Экспертиза будто бы установила отравление растительным ядом, — пояснил Кременецкий. — Но вы знаете, хуже экспертов врут только статистики. Да и наши газетчики любят подпускать андрона, не в обиду будь сказано милейшему дону Педро, — добавил он вполголоса, оглядываясь. — Вот вы, доктор, — обратился он из вежливости к Брауну, который молча слушал разговор. — Вы что нам можете разъяснить по сему печальному случаю?

— Да, ведь правда, здесь великий химик…

— Я не видал данных анализа и ничего не могу разъяснить.

— Однако, если я не ошибаюсь, химическая экспертиза не всегда может вполне точно установить факт отравления?

— Вы не ошибаетесь, — холодно проговорил Браун. Почему-то все, кроме Никонова, почувствовали себя неловко.

— Позвольте, герр доктор, — сказал Никонов, — я, конечно, не химик свинячий… Тысяча и одно извинение, это из Чехова… Я, конечно, профан, но в «Русских Ведомостях» читал, что химический анализ может обнаружить одну тысячную или даже десятитысячную миллиметра яда…

Витя звонко расхохотался. За ним засмеялись все.

— А? В чем дело? Виноват, я хотел сказать миллиграмма. Сам читал в газетах. И даже не «в газетах», а в «Русских Ведомостях».

— В газетах, может быть, — произнес с усмешкой Браун. — Впрочем, иногда, в самом деле, анализ обнаруживает и десятитысячную, но не всегда и не при всяких условиях. В человеческом организме химические реакции идут сложнее, чем в стеклянном сосуде.

— Как же нас лечат разными медикаментами? — спросил Яценко.

— Плохо лечат.

— Слышите, вот, — сказал Никонов, забывая то, что доказывал.

— А вы говорите: купаться, — произнес весело Кременецкий.

— Я и не говорю: купаться… Нет, право, господа; я ничего пока не знаю, — сказал Яценко, решительной интонацией отклоняя продолжение разговора.