Англичанин был в возбужденно-радостном настроении, почти в таком же, как Витя.

— Люблю, — мрачно ответил Браун.

— Этот человек Шаляпин! Я восхищаюсь его… Идем пешком в отель!

— Что? Что вы говорите? — вздрогнув, спросил Браун, точно просыпаясь.

Англичанин посмотрел на него с удивлением.

— Я говорю, может быть, нам немного гулять пешком?

— Нет, я устал, пожалуйста, извините меня, — ответил Браун по-английски. — Я поеду.

Они простились.

Ночь была лунная, свежая и холодная. Клервилль, с папиросой во рту, шел быстрым крупным шагом, упруго приподнимая на носках свое усовершенствованное мощное тело. Он сам не знал, отчего был так бодр и весел: от шампанского ли, оттого ли, что шла великая, небывалая война за правое дело, в которой он, английский офицер, с достоинством принимал участие на трудном, ответственном посту, или оттого, что ему так нравились снег, морозная ночь и весь этот изумительный город, непохожий ни на какой другой. «Та девочка бесспорно очень мила. Quite a charming girl she is, too … — Здесь что-то было, впрочем, не совсем в порядке в мыслях майора Клервилля, но ему было не вполне ясно, что именно. — Шаляпин пел изумительно, другого такого артиста нет на земле, — Клервилль был рад, что видел вблизи Шаляпина и обменялся с ним несколькими словами. — Доктор Браун явно не в духе и даже не слишком любезен, однако он замечательный человек… Хозяева очень милы, особенно та барышня… Но ведь Биконсфильд тоже был еврей и граф Розбери женат на еврейке», — неожиданно ответил майор Клервилль на то, что было не совсем в порядке в его мыслях. Он остановился пораженный и громко расхохотался, так смешна ему показалась мысль, что он может жениться на русской барышне, да еще на еврейке, да еще во время мировой войны. «Что сказали бы в Bachelor'е?» — спросил себя весело Клервилль. Слева от него, под фонарем ворот, на уступе странно загибавшейся здесь улицы, два человека в военной форме, вытянувшись, смотрели на него с изумлением. Майор нахмурился, отдал честь и прошел дальше. Открылась широкая река. За мостом было пусто и мрачно. Сбоку темнели огромные дворцы. «Fontanka gate », — тотчас признал майор, останавливаясь снова и вынимая изо рта папиросу. Слева, чуть поодаль, в одном из дворцов кое-где таинственно светились в окнах огни. Клервилль слышал, что это какой-то исторический дворец, притом, кажется, с недоброй славой, вроде Warwick Castle или Holyrood Palace . Но что именно здесь происходило когда-то, что было здесь теперь, — этого Вивиан Клервилль не помнил и с любопытством вглядывался в красные огоньки дворца.

XVI

Яценко остановился перед аптекой, светившейся красивыми желтыми огнями, расстегнул шубу и не без труда вытащил из жилетного кармана часы. До начала допроса оставалось еще часа полтора. «Что же теперь делать?.. Домой идти не стоит», — сказал себе Николай Петрович. За стеклом радовали глаз огромные бутыли с синей и темнорозовой водою. «Есть в этом какая-то таинственность, даже поэзия», — нерешительно подумал Николай Петрович: он не был уверен в том, что в витрине аптеки можно находить поэзию. Но многочисленные сверкавшие огнем склянки, трубки, баночки, и особенно эти огромные бутыли странной формы и непостижимого назначения шевелили приятные представления в душе Николая Петровича. «Гематоген доктора Гомеля… — рассеянно прочел Яценко. — Что-то вчера рассказывал смешное этот чудак Никонов… Ах, да, его гомельский клиент… Formol …» Николай Петрович вдруг поморщился, точно вновь услышал запах формалина, карболки и чего-то еще, стоявший в анатомическом театре во время вскрытия тела Фишера.