Проводив их взглядом, Огаррио потер лоб и взял фонарь.

Сержант заметил неладное, только когда приблизился к гробнице.

— Это еще что за херня?.. — пробурчал он себе под нос, взяв в руку один из кусков камня, которыми Пинсон заложил пролом в саркофаге. В этот момент профессор выскользнул из-за балюстрады и неслышно шагнул к Огаррио.

Сержант, видимо повинуясь некоему инстинкту, обернулся. Отбросив камень, он схватился за пистолет. Оружие оказалось у него в руках, прежде чем Пинсону удалось сделать три шага.

— Ты? — ахнул Огаррио и выстрелил.

Пинсон почувствовал сильный удар в грудь как раз в тот момент, когда его руки с зажатой в них киркой устремились вниз. Стальное острие впилось сержанту прямо над солнечным сплетением.

Профессор ощутил приступ чуть ли не детской гордости оттого, что удар достиг цели. Вдруг зала завертелась вокруг него. Ноги Пинсона подкосились, и он потерял сознание.

Профессор открыл глаза. К грохоту стрельбы, по-прежнему доносившейся до него издалека, теперь примешивались еще какие-то странные шорохи и клацанье, звучавшие в непосредственной близости от него. Он попытался встать, но ему помешала жгучая боль в груди. После нескольких попыток профессор обнаружил, что может шевелить головой. Ее он и повернул в сторону источника загадочных звуков.

К гробнице Паладона тянулся кровавый след. Возле самого саркофага на спине лежал Огаррио. Напрягая все силы, он расшатывал один из камней, скрывавших пролом в стене гробницы. Вытащив, сержант отшвырнул обломок в сторону и потянулся за следующим.

— Я тебя сильно ранил? — спросил Пинсон.

Огаррио замер с камнем в руках.

— Опять ты? Что, не сдох? — Он отбросил камень. — Еще как сильно! Ты повредил мне позвоночник, гнида! Я не чувствую ног.

— Извини. Я не хотел, чтобы ты взрывал мечеть.

— Думаешь, остановил меня? Дожидайся! Я уже почти расчистил дыру в гробнице. По лестнице я спущусь, сил хватит.

Пинсон начал было смеяться, но тут же замолчал — волна боли, исходившей из груди, прокатилась волной по всему телу. Когда она стихла, ему потребовалось еще несколько мгновений, чтобы перевести дыхание. Затем профессор попытался вспомнить, что он хотел сказать.

— Собрался спуститься? Что ж, удачи. Если лестницу найдешь.

— Найду, никуда она не денется, — прохрипел Огаррио. Еще один камень глухо стукнул об пол. — Что на тебя нашло, а? Ладно, заложникам каким-то образом удалось бежать. Тут я зла на тебя не держу. Каждый имеет право попытаться спасти свою шкуру. При побеге вы с заложниками убили моего солдата. Это я тоже могу простить. — Огаррио откинул в сторону еще один камень. — Но… — сержант тяжело дышал, — на хрена ты спрятался здесь с киркой и напал на меня? Зачем ты мешаешь мне забрать с собой на тот свет моих врагов? Знаешь, чего я добился? Знаешь, сколько сюда фашистов набежало? По меньшей мере дивизия, а то и больше. И я их могу прихлопнуть одним махом. Они же и твои враги. Ты же был министром, когда шла война. — Он замолчал, силясь отвалить последний камень. — Не понимаю я тебя, и все тут.

— Я решил, что цена слишком высока, — ответил Пинсон.

— Ты про мою жизнь и жизнь моих солдат? Ты сам только что видел Бесерру.