Совершенство.

Эта мысль оставила неприятный привкус.

— Я хочу еще раз поговорить с тобой, – тихо сказал Юдхиштхира, когда ресницы великого стрелка дрогнули, а дыхание стало чаще.

— О чем? – не размыкая век, проговорил Серебряный.

— Ты знаешь.

— Тогда ты знаешь, что я отвечу.

— Арджуна, я прошу тебя, подумай.

Лучник поднял глаза – и старший осекся, увидев в этом взгляде не серебро, но свинец.

— Ты ошибся, брат мой, – упали слова, полные тяжкой уверенности. С ветвей ашваттхи, священного древа воинов, под которым восседал Сребрец, к самой земле опускались плети лианы-медвянки. На высоком наречии лиана звалась мадхави; ветер колыхнул побеги, душное благоухание поплыло в воздухе...

— Я полагаю, именно тебе стоит поразмыслить еще, – медленно продолжил Обезьянознаменный. – О случившемся. О предстоящем. О советах Кришны Джанарданы.

— Я уже поразмыслил о них, – проронил Стойкий-в-Битве. – Именно благодаря им мы сейчас здесь. Ты все еще сомневаешься в том, что Черный Баламут желает нам гибели?

Юдхиштхира прекрасно знал, что эти слова приведут брата в бешенство; возможно, даже заставят забыть о Дхарме, о почтительности, возможно, с уст Серебряного сорвется оскорбление...

Он ошибся.

Лицо Арджуны осталось неподвижным.

— Тебе стоит еще поразмыслить, – повторил сын Громовержца; по углам его губ легли брезгливые тени.

— О справедливости? – негромко спросил старший, и у него дернулось веко, чего никогда не бывало прежде. – Арджуна, я дал клятву, попробуй понять...

— О мести.

Юдхиштхира почувствовал в груди что-то твердое и болезненное.

— А теперь послушай меня, – резко проговорил он. – Я даже рад, что все это случилось. Нам указали на место и теперь самое время успокоиться. Ты слышишь? Я как старший брат запрещаю тебе думать о войне!

— Запрещаешь?

Старший едва усмирил тело, вздумавшее отшатнуться, – так нехорош был прищур великого лучника.

— Ты славно умеешь распоряжаться мною, мой возлюбленный брат, – сказал тигр. – Помнится, ты как-то проиграл меня в кости.

— О, несомненно, Кришна Джанардана распорядился бы тобой лучше, – почти шепотом произнес Стойкий-в-Битве, хотя собирался сказать это в полный голос. – Указав тебе, яростный, подходящего врага. Твоего же деда. Твоего же наставника.

Обезьянознаменный медленно поднялся с земли: мощь, угроза, великолепие.

“Твоего же брата”, – беззвучно шевельнулись губы Царя Справедливости.

За спиной Арджуны с ветвей метнулась, крича, стайка попугаев.

“Кришна сказал:

О возлюбленный! Поистине, я твой, а ты принадлежишь мне. Кто ненавидит тебя – ненавидит меня; и кто следует за тобой, является моим последователем. Мы неразделимы, мы – риши Нара и Нараяна, хранители мира, из милости к нему рожденные в смертных телах, единство наше непостижимо даже для мудрых – никому не понять различия между нами...”

— Подумай сам, – тихо и торопливо заговорил Юдхиштхира, – его небесный хозяин покровительствует Городу Слона, что ему за дело, как зовут царя, если царь славит Вишну? Хастинапур силен как никогда, а через тринадцать лет будет еще сильнее! То, чего ты желаешь, есть прямая гибель. Вся эта затея была самоубийственной с самого начала!

— Вот оно что... – выдохнул Серебряный. Он не шевельнулся, но опасность мгновенно наполнила пространство вокруг него, словно свет полыхнувшего вблизи солнца. – Ты это сделал с умыслом...

Стойкий-в-Битве, не произнеся ни слова, отступил на шаг.

— Второй раз сел играть с Шакуни, – продолжал Арджуна.