Каждый вечер на протяжении всей жизни, — за исключением дней, когда ему случалось хворать, — Орион слышал трубный зов эльфийских рогов, и, если сумерки доносили до него их голоса, он знал, что с ним все в порядке. Теперь же рога начинали звучать у него ушах с самого утра; их пение, похожее на предваряющие торжественный марш фанфары, сопровождало Ориона на протяжении почти всего дня, однако когда Орион выглядывал из окон замка, то не видел ничего. И все же серебряные трубы продолжали звенеть, возвещая неизвестно что и уводя его мысли все дальше от вещей земных, являющихся предметом заботы обычных людей — от всего, что способно отбрасывать тень. В иные дни Орион не разговаривал с людьми вовсе, а отправлялся бродить по округе вместе с троллями и другими эльфийскими существами, что явились вслед за ними в наши поля, и все жители Эрла и отдаленных ферм, что попадались ему навстречу, замечали в глазах молодого лорда выражение, ясно указывавшее на то, что мысли его блуждают в краях и землях, которых обычные люди побаивались. И действительно, мысли Ориона витали вдалеке от полей Земли, стремясь оказаться там, где была его мать, а мечты Лиразели в свою очередь были с Орионом, на которого она мысленно изливала всю нежность, скопленную за годы, что стремительно пронеслись над нашими так и не понятыми ею полями. И Орион каким-то образом чувствовал, что теперь мать стала ближе к нему.

И каждое утро блуждающие огоньки беспокойно метались над крышами и сточными канавами, и тролли неистово скакали по чердакам, ибо эльфийские рога, неслышные даже этим существам, напитывали воздух волшебством, которое будоражило их кровь. Но ближе к вечеру и они начинали ощущать неизбежность каких-то больших перемен и невольно затихали, впадая в мрачную задумчивость, и витавшее в воздухе неуловимое нечто заставляло их тосковать о своем далеком зачарованном доме, словно их лиц вдруг касалось легкое дуновение ветерка, принесшегося прямо с волшебных эльфийских озер. Тогда тролли начинали носиться взад и вперед по улицам Эрла в надежде отыскать какое-то магическое средство, способное облегчить одиночество, испытываемое ими в окружении вещей Земли, но не находили ничего, что хотя бы отдаленно напоминало им зачарованные лилии, величественно дремавшие на поверхности воды в заводях эльфийских озер. Зато жители Эрла, замечая в своих садах этих вездесущих посланцев далекой и странной земли, потихоньку печалились и мечтали об обычных земных деньках, которыми они наслаждались до того, как магия вторглась в долину. Многие, видя на улицах это беспорядочное движение, спешили в часовню Служителя, ища среди его священных предметов спасения от нечестивых тварей, заполонивших сады и улицы их родного Эрла, и от магии, которой дышал густой вечерний воздух. И, охраняя их, Служитель принимался произносить свои проклятия, которые хоть немного, но все же отгоняли невесомые болотные огоньки, что бесцельно толклись в воздухе, и даже внушали некоторое почтение оказавшимся поблизости троллям; впрочем, чтобы избавиться от этого непривычного состояния, троллям достаточно было просто отбежать подальше, и, проделав это, они снова начинали дурачиться и прыгать, как ни в чем не бывало. И пока маленькая горстка людей окружала Служителя, ища у него утешения и защиты от того, что неминуемо должно было случиться, — от того, что так сгущало воздух перед закатом и дышало в лица тревожной неизвестностью, — другие жители Эрла являлись в кузницу Нарла или в дома старейшин и говорили: «Поглядите, чем обернулись ваши планы. Поглядите, во что из-за вас превратилось селение!».

Но старейшины не спешили с ответом, а отводили глаза и говорили, что им-де надо посоветоваться друг с другом, ибо все они безмерно доверяли речам, произнесенным в их маленьком парламенте. И с этой целью они снова собрались у Нарла.

Был вечер, но солнце пока не село, да и кузнец еще не закончил дневную работу, и пламя в его горне мерцало среди толпящихся в кузнице теней совсем особенным, густым и насыщенным светом.