|
Открыла глаза в страхе увидеть театр, наполненный мертвецами. Ничего такого. Увидела только, что напугала ближайших соседей, но служба, к счастью, возобновилась. Взяла у добросердечной соседки шелковый платок и промокнула им вспотевший лоб. Возможно сдержанней отклонила все другие предложения о помощи. Дело в том, что крики погибших все еще полнили мой слух, и на обращения шепотом я откликалась во весь голос. Какая-то женщина с дальней скамьи поглядела на меня с осуждающей гримасой, призывая соблюдать тишину. Нужно было уходить – и поскорее. Но едва только я попыталась встать, как… в смятении почувствовала, что не могу сдвинуться с места. Не могу даже пальцем пошевелить. Усилием воли принудила себя подняться – ну же, ну… Толку никакого. Руки-ноги меня не слушались, я словно примерзла к сиденью. Слезы хлынули ручьем, но я не в силах была поднести к глазам платок. Слезы лились не от горя – от невыносимой муки… О, как же разламывалась у меня голова! Голоса внутри меня не умолкали; осмысленной была эта речь или нет – не знаю, однако теперь я поняла, чего жаждали умершие. Исхода. Немедля. Меня охватил страх, какого я в жизни не испытывала, – страх, не поддающийся земным меркам. И в этом оглушающем смертном вопле я слилась воедино с погибшими. О, но как, как мне отозваться на их мольбы, как выполнить их волю? Поймите, с мертвецами мне доводилось сталкиваться и прежде, верно, но никогда еще они не воздействовали на меня так сильно. Мне стало плохо оттого, что их так много? Берут они своим числом – или же столь беспредельным страданием? Наплевать на суматоху, но я должна вырваться из церкви Поминовения во что бы то ни стало. Я вцепилась в соседку, одолжившую мне платок, желая сказать: выведите меня отсюда. Взаправду ли я произнесла эти слова – не вспомню, но действие они возымели, и вскоре мне на помощь поспешили двое мужчин. Догадываюсь, что сыновья той самой добрейшей «М.С.», навсегда оставшейся мне известной только по инициалам, вышитым на платке, который она заставила меня взять. Один из мужчин сказал что-то чудовищное о моих глазах. Я не поняла, что он имел в виду. Зрение мое оставалось ясным, вот только голову ломило непереносимо. Казалось, стоит мне коснуться пульсирующего лба – и череп расколется на части, а мозги брызнут наружу. Сил у моих помощников хватало, и меня понесли из церкви, хотя ни один мускул мне не принадлежал. Сердце колотилось и трепыхалось, будто овечий хвост. Ноги волочились и выписывали кренделя. Подвела и мелкая мускулатура: глаза бешено моргали, пальцы никак не желали складываться в кулаки. А половое орудие отвердело и напряглось, обозначив свой контур под квадратной, застегнутой на четыре пуговицы ширинкой. Проповедь с высокой кафедры прервалась, и облаченный в черное пастырь взирал на меня сверху не без сочувствия. Присутствующие на службе также не отличались жестокостью. Я безмолвно наблюдала, как шевелятся губы мужчин, готовых оказать помощь. Но сыновья М.С, ухватив меня под руки, вполне справлялись с задачей, и мы медленно, но верно продвигались к главному выходу. Там мое положение усугубилось. Едва мы ступили на плиты, под которыми лежали погребенные, я ощутила ужаснейший удар – как если бы меня лягнула лошадь, – и меня подбросило над полом на несколько дюймов. Причем не один раз, а несколько раз кряду. Со стороны могло показаться, что я вознамерилась покинуть святилище, подражая пляске святого Витта. Мои помощники, уверена, вздохнули с облегчением, когда мы очутились наконец у церковной двери, где я прислонилась к большому четырехгранному монументу. О, как явственно мне помнится прикосновение щекой к холодному камню! Долго ли я так просидела – не знаю, но постепенно силы ко мне вернулись. Все чувства тоже. |
