| Ошибки переписчиков относятся к числу самых непростительных, ибо их никак не оправдают слова: Ах, простите, отвлекся, ибо не равносильно ли это признанию, что думал о чем-то другом, о чем-то своем, что не устремил все внимание на имена и даты, чья исключительная важность объясняется тем, что они, как в настоящем случае, дают законные права на существование реальности существования. И в особенности это касается имени новорожденного. Простая описка, случайная замена первой буквы фамилии сейчас же закинут формуляр очень далеко от его законного места и даже от того места, где он должен находиться, как неизменно случается в этом Главном Архиве, где имена суть многие, чтобы не сказать — суть все. Если бы в свое время помощник писца, копируя в документ имя сеньора Жозе, ошибкою написал бы, скажем, Шозе, введенный в заблуждение почти неразличимым созвучием, то в виде примечания внести в заблудившийся формуляр номера свидетельств о любых трех весьма обыденных и распространенных житейских событиях — женитьба, развод, смерть, — из коих двух можно еще так или иначе избежать, а третьего никогда, то это означало бы неминуемый конец всякой работе. И потому сеньор Жозе трудится, с необыкновенным тщанием и осторожностью выводя букву за буквой, приводя доказательства, что новые человеческие существа, доверенные его попечению, вправду существуют, а когда скопировал уже шестнадцать свидетельств о рождении, и потянулся за семнадцатым, и приготовил чистый бланк, рука его вдруг дрогнула, перед глазами все поплыло и на лбу выступил пот. Имя, значившееся перед ним и принадлежавшее лицу женского пола, было почти в точности такое же, какое носит неизвестная женщина, разница лишь во второй фамилии, но и она начинается на ту же букву. А потому есть все основания предполагать, что формуляр, выписанный на то имя, на который выписан, должен лежать сразу за другим, и вот сеньор Жозе, едва перебарывая нетерпение, ибо приближается миг столь вожделенной встречи, встал со стула, чуть только завершил копирование, устремился к соответствующему ящику каталожного шкафа, трепетными пальцами провел вдоль корешков, поискал и нашел. Нашел надлежащее место, ибо формуляр неизвестной женщины отсутствовал. Ярче молнии и столь же разяще вспыхнуло в голове сеньора Жозе роковое слово: Умерла. И хотя он по должности обязан понимать, что отсутствие формуляра в каталоге означает со всей непреложностью смерть лица, на которое был некогда заведен, и хоть давно утерян счет формулярам, которые он за двадцать-то пять лет службы своими руками извлекал отсюда и перекладывал туда, то есть в архив покойников, но сейчас он отказывается принять очевидное и поверить, что именно это и есть причина исчезновения, и не тешить себя иллюзиями, будто какой-то небрежный или неумелый сослуживец засунул формуляр не туда, быть может, он чуточку впереди или позади, да нет, не может, это сеньор Жозе, впав в отчаяние, хочет обмануть себя, ибо за многие века существования Главного Архива никогда еще не случалось так, чтобы карточка в этом каталоге стояла бы не на своем месте, и чуть теплится надежда на то, что женщина жива, а просто формуляр ее временно попал в руки одного из младших делопроизводителей, вносящих в него какие-то изменения. Может быть, она снова вышла замуж, размышлял сеньор Жозе, как вдруг, в один миг, нежданное противоречие, порожденное этой мыслью, смягчило и уняло его волнение. Вслед за тем, сам едва ли понимая, что делает, он положил заполненный формуляр, куда только что скопировал сведения из свидетельства о рождении, на место формуляра пропавшего, а потом на дрожащих ногах вернулся за свой стол. Он не мог спросить коллег, не у них ли случайно искомое, он не мог обойти их столы и краешком глаза оглядеть разложенные на них бумаги, он, одним словом, ничего не мог сделать — разве что держать в поле зрения заветный ящик каталога на тот случай, если вдруг кто из делопроизводителей вернет на место маленькую прямоугольную картонку, извлеченную оттуда по рассеянности, по ошибке или еще по какой-то причине, менее обыденной, чем смерть. |
