|
— Необъяснимое, — повторил Каликсто. — Понимаю. То было воистину невероятно и непостижимо, но Каликсто, похоже, понял достаточно, чтобы не убежать. Он посмотрел на меня долгим взглядом в упор и не сразу отвел глаза. Потом он увидел книгу, которую я держала на коленях: несомненно, она могла показаться совершенно необъяснимой. Не странно ли, что Каликсто сразу обратил внимание именно на нее? В наступившей тишине мы до рассвета по очереди читали вслух «Книгу теней» Себастьяны, передавая ее из рук в руки. Ко мне вернулся голос (видимо, связкам нужна была небольшая тренировка, чтобы обрести прежнюю силу), а когда мы оба уставали, то придвигались ближе друг к другу и читали молча, в то время как один из нас держал на весу лампу. Каликсто спрашивал о том, чего не понимал, я поясняла. То, что не успели прочесть в ту ночь на assoltaire, мы дочитали уже в море, потому что утром покинули дом Бру. Теперь мы знали, куда направилась Себастьяна, спасаясь от алхимика. Нам оставалось надеяться, что ее побег удался. Вскоре мы убедились, что так и есть. Удивила ли нас ее конечная цель? Не очень. Странным было другое — то, откуда она приехала на Кубу, и почему она это сделала. ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ …И синей мглы покров В благоуханье ночи итальянской, Где запах, звук — все говорит с тобой, Простерт над этой пустошью гигантской. Дж. Байрон. Паломничество Чайльд-Гарольда (Перевод В. Левика) Рим — такой заголовок стоял на первой странице книги Себастьяны. За ним шла дата: «mars,[156] 1836», означавшая, что адресованная мне запись сделана примерно за восемнадцать месяцев до той ночи, когда мы с Каликсто прочли ее на крыше дома Бру. Себастьяна сообщала следующее. «Как ты сама хорошо знаешь, в последние годы я не брала в руки перо и не отвечала на твои письма. Надеюсь, милочка, ты простишь меня за это. Я даже не вела свою „Книгу теней“, хотя надеюсь и верю, что ты-то не забываешь об этой нашей обязанности и регулярно добавляешь в свою книгу записи на благо будущих поколений наших сестер. Точно так же у меня не было желания странствовать, а то я бы непременно приехала в Америку, как давным-давно тебе обещала. Я старею. И чувствую свой возраст. Он у меня в костях и в крови. К тому же я слишком привыкла к комфорту моего дома. Так почему же нынче, спасаясь от зимнего холода, мне пришлось закутаться в меха, сесть в карету, очинить перья и склониться над книгой, предварительно удалив из нее страницы, касающиеся одной меня? Почему сразу же по приезде в Рим — куда мы только что прибыли, проведя несколько недель в дороге, после чего у меня ноют все кости, — я тотчас приступила к изложению повести, конец которой неизвестен мне самой? Почему я только сейчас пробудилась, чтобы приподнять темную завесу теней, и, обратившись к бумаге, обрисовать мое теперешнее положение? Потому что ты должна знать все. Милочка, мы приехали сюда с одной-единственной целью. Но подожди, дорогая Аш, я пока не могу открыть тебе, что завело меня так далеко на юг, что позвало в путешествие, потому что Асмодей возвращается с прогулки. Вон он идет, выпрямив спину — а стало быть, очень злится, — и, спрямляя путь, наискосок пересекает пьяцца дель Пополо, или же Народную площадь. Он только что нанес визит в папскую таможню и побеседовал с тамошними чиновниками. |
